Продаются роли!. Роман Шабанов

бородой, желтые пальмы, пляшущие и не умещающиеся в тот провал, куда уносило Ивана, картонную табличку с карандашной надписью, бормочущие губы, за которыми скрывалось таинство сказанных слов, и страшные глаза, толкающие Ивана на самую глубину, где можно утонуть сразу, не мучаясь.

      Хотя сопротивление возникло, оно было в виде бурлящей пены, грохочущее неустанно, продирающее глотку и уши, как в настоящей схватке с силами зла, одна из которых не знала, что оно – зло, но таковым являлась определенно.

      Часы на городской площади били шесть утра. Где-то запричитало радио. Гудящие клаксоны напоминали юным водителям о том, на какой цвет светофора нужно ехать. Иван очнулся. Он поднялся с каменной насыпи, собрал свое разбитое тело, присел на камень и несколько минут смотрел на то место, восстанавливая в голове вчерашний вечер.

      Он сидел неподвижно, пока в голове в той маленькой каморке, не включился свет, оголяя пространство фактами, подтверждающими вчерашнее происшествие. И сразу стало легче, как будто противоположная сторона обещало за все ответить, не говоря о простом извинении, извиняясь и кляня себя за дерзкую выходку.

      Болела щека и затылочная кость. Иван прикоснулся к голове и ощутил, как палец проваливается в небольшую ямку и смачивается какой-то липкой жидкостью. Он резко посмотрел и увидел, что тот был в крови.

      – Меня ударили, – припомнил он. Интересно, как я сейчас выгляжу.

      Он подбежал к воде и сквозь рябь неспокойных волн узрел свое лицо, которое трещало вместе с головой. Увидев только свой бюст и нервные перемещения в воде, как рыба попавшая в сеть, Иван не успокоился, но в то же время сел, планируя сделать еще что-то серьезное, о котором пока не догадывался.

      Он смотрел на круглый поднимающийся диск, у которого шея продолжала вытягиваться, как у любопытного отпрыска. Диск замер, Иван тоже. Диск продолжил свое растяжение, Иван резко схватился за карманы и понял, что на нем не брюк. Он увидел в песке обглоданные кости подгоревшей курицы и стал перебирать содержимое. Среди косточек он обнаружил знакомые вещи. Что ж их количество значительно поубавилось. Деньги исчезли, точнее из тридцати двух рублей оставался только билет на метро на одну поездку.

      – Огрызок карандаша, – проговаривал он, перебирая содержимое, одушевляя каждый найденный предмет. – Обертка от шоколадного печенья, пригласительный в театр на «Сон в летнюю ночь», моток ниток, накрученный на спрессованный спичечный коробок и девять тыквенных семечек.

      Последнее сопровождало его с самой весны, предпоследнее появилось два дня назад, третье с конца лежало месяц, а первое, что с начала стачивалось пятый год, наполняя голову всякого рода заметками в духе «ее глаза катились по прибрежной насыпи, пока не попали в лузу его обаяния» или «небо прикрывало свой вздувшийся флюс». Сейчас всплывала новая фраза, подчеркивающая его состояние: « Человек был гол во всех отношениях – телом, душой и даже закрывая глаза, он не мог ощутить ресниц, прикрывающих его стыд».

      Иван был без одежды. На нем оставались черные «семейки» в красную