Гостиница. Владимир Васильев

была такая же красота и очарование постоянства, как в течении реки, частью которой Женщина себя ощущала.

      Она уже не помнила, как давно возникло это ощущение, но протеста в ней оно не вызывало. В какой-то момент она перестала ощущать свое тело. Только покой, вечное движение и благорастворение…

      Изредка Женщина посматривала на берега, которые становились все дальше и дальше по мере того, как полноводней становилась река, принимавшая в себя воды неисчислимых родничков, ручейков и речушек. Иногда Женщине казалось, что между стволов и скал мелькает оленья голова с ветвистыми роскошными рогами, но она не была в этом уверена, а всматриваться пристальней не возникало никакого желания. Мелькает и пусть себе мелькает… Встречался ей когда-то какой-то Олень. Пытался он делать что-то безрассудное и, кажется, ее призывал к тому же… А может быть, ей все это приснилось-привиделось?.. И не было никакого Оленя?.. Собственно, углубляться в эту проблему у нее не было ни желания, ни времени – ее внимание всецело поглощал поток новых ощущений.

      Женщина, в действительности, не перестала ощущать свое тело. Это только казалось так какое-то время. Просто ощущала она его теперь совсем иначе – не могла воспринять во всей целостности, как прежде. И механизм ощущений странным образом изменился.

      Она видела мир гораздо более четко, чем раньше. И не только малюсенький видимый сектор, на который были направлены глаза, а сразу все пространство, с каким соприкасалась – и зеленый покров травы над ручейком, и камыш вокруг озера-омута. Видела даже лифчик с трусиками на берегу и каменных стражников у начала, и сразу все берега, и небо над руслом, и дно в глубине, и что-то, не совсем отчетливо, – впереди, где ее еще не было.

      Видеть все это сразу было интересно, но в то же время утомительно, потому что требовало постоянного внимания. И не только на основном русле, но и на каждом малом и большом притоке, которые ощущались чем-то вроде конечностей… Или корней дерева, если бы она когда-нибудь ощущала себя деревом… Впрочем, временами ей казалось, что и это ей не чуждо – она чувствовала те деревья, которые росли вдоль реки и питались ее водой, и видела часть мира их виденьем.

      Она слышала мир, но уже не ушами, которых никак не могла разыскать, а всем телом, не понимая, где у него что, где оно начинается и кончается.

      Почти не ощущалась разница между слухом и осязанием. Она осязала воздух и ветер, одновременно слыша их. Но самым удивительным и многообразным было осязание берегов и дна. В это ощущение входило осязание почвы, деревьев – до кончиков их листьев, трав, водорослей и многочисленной живности, обитающей в глубинах реки.

      Кстати, к этой живности она испытывала особое чувство, очень близкое к материнскому. Ей хотелось защитить, накормить, вырастить… А «детей» у нее было так много!.. И каждый со своим характером…

      Она ощущала вкус – и тоже всем телом. Свой вкус был у каждого притока, у каждого участка русла, у каждого дерева и любой травинки. И все это разнообразие каким-то образом фиксировалось и запоминалось.

      Обоняние?..