Семь писем о лете. Дмитрий Вересов

Платоном, я начал записывать в тот же вечер и закончил через неделю. В отличие от моего премудрого соседушки никакой я не писатель, так что прошу: не судите строго…

* * *

      Второй режиссер похлопал в ладоши, привлекая внимание находящихся на площадке.

      – Все, кто заняты в сценах 32, 34, 38 и… и… – Он сверился со сценарием, – 40 и 41 свободны до восьми часов. До восьми! – Он посмотрел на часы. – То есть у вас четыре часа свободного времени… Так, где бригадир массовки?! Юля, соберите ваших людей на лестнице…

      Платон поискал глазами ассистента по актерам. Вернее, ассистентку, девушку по имени Анжела, худенькую, невысокую, с длинноватым носиком, светлыми прямыми волосами до ключиц и голубыми глазами за линзами очков в тонкой металлической оправе. В группе её звали Белоснежкой. Анжела сидела, сгорбившись, на пластмассовом стуле и, подложив под бумагу папку, что-то писала на коленке. Платон поставил недопитый чай на буфетный столик и направился к ней. «Интересно, почему последние десять лет ассистенток по актерам непременно зовут Анжелами, Анжеликами, Дианами или Снежанами, а если подвернется Галина – то обязательно Бланк», – как-то не в контексте ситуации подумалось ему.

      Белоснежка подняла на него глаза.

      – А, Платон Сергеевич, да вы отдохните, ваши сцены переносятся на вечер…

      – Я слышал, Макс объявил. Анжела, я живу в полутора кварталах отсюда, четыре часа до восьми, если можно, я дойду до дома… вернее доеду…

      – Конечно, Платон Сергеевич, только телефон держите рядом, если что, я позвоню. Текст у вас есть?

      – Да, вот он.

      Платон улыбнулся и, вынув из кармана шинели свернутый в трубочку сценарий, показал девушке.

      – Вы сцены все себе пометили? Дайте я посмотрю.

      Она забрала его сценарий и старательно обвела кружочками все отложенные сцены.

      – Ну вот, я вам все написала. В 34-й и 41-й у вас очень много слов, вы посмотрите ещё…

      Он взял протянутый сценарий и тоже понизил голос:

      – Так я же на машине… – и сделал заговорщическое лицо.

      – Ой… ну ладно. Только никому не говорите, что уходите, а как я позвоню, пожалуйста, возвращайтесь сразу.

      Платон закаменел лицом, вытянулся в струнку, вскинул правую руку к козырьку фуражки и отчеканил:

      – Так точно, товарищ первый секретарь горкома! Будет выполнено!

      – Я на вас надеюсь, – сказала Белоснежка, ещё чуть-чуть поволновалась и вновь принялась пристраивать на острой джинсовой коленке свою писанину.

      Второй режиссер снова захлопал в ладоши и прокричал:

      – Снимаем сцену 17! Все, кто занят в сцене 17, прошу на лестницу! Грим-костюм на площадку, реквизит… Реквизит, мать!!!.. У нас «беломор», две пачки на подоконник, спички, планшетка. Реквизит!!! Юля, я же сказал, ваших людей на площадку… Черт!

      Платон, перешагивая через провода и кабели, вышел в коридор, ведущий на лестницу, параллельную той, где готовились к съемке. Шум голосов, команды затихали, потом исчезли совсем.

      Платон шагнул на лестницу, спустился на один пролет,