Семь писем о лете. Дмитрий Вересов

тянет. Мы все окна закупорили. На Льва Толстого «дом с башнями» горит, страшный пожар, весь чердак пылает, пожарных нагнали, дед пошел смотреть. Вы же там рядом у Маруси! Не чуете, что ли? Почему ты не позвонила до сих пор?

      – Да-да… – забормотала Ася, – что-то такое есть… А мы-то думали… Наверное, ветер в другую сторону… И не очень-то мы рядом…

      – Ася, ты когда дома будешь?!

      – Ну, ма-ам…

      – Аська!

      – Мам, ну скоро… Через час… Или через два. Мам, еще не поздно – белый день. У нас же восемь уроков сегодня было. Помнишь, я говорила? Мы и позаниматься толком не успели…

      – Так я тебе и поверила, Аська! Я тебя отлично знаю. Кроме того, я взрослая, мудрая женщина. С большим жизненным опытом, и мне не сложно предположить, что моя самовольная дочь…

      – Ма-ам… – перебила Ася и не удержалась, съехидничала: – Считай, что я перенимаю твой опыт.

      – Не нахальничай, Аська! Чтобы дома была не позже восьми!

      – Постараюсь, – буркнула Ася и отключилась.

      Однако она не стала торопиться на станцию. Обошла большой пруд, набрела на мостик с облупленными забавными кентаврами, которые коренастой статью своей и большеголовостью, по мнению Аси, более похожи были на сатиров, нежели на кентавров. Побродила еще немного, потом отправилась к станции в русле возвращающегося в город человеческого потока.

      Очки и дедову «шпионскую» шляпу Ася потеряла и не представляла себе, где это могло случиться. Ей было не по себе от тревожащих странностей предпринятого ею путешествия. И все же чего-то иного, более определенного, ожидала Ася от этого дня. Она чувствовала себя побежденной некими силами, которые обитают не столько в пространстве, сколько во времени.

      Толпы утомившихся людей возвращались в город после субботней прогулки. В поезде пришлось стоять, в метро тоже. Когда Ася вышла из метро, почувствовала резкий запах гари. Она почти бегом вылетела на площадь, обогнула бело-красную ленточку ограждения, задрала голову и увидела, что над башнями клубится дым, но уже не черный, как при бушующем пожаре, а серый, низкий, издыхающий. Редкие хлопья гари падали кружась. Асфальт был усыпан закопченными осколками оконных стекол. Стояли лужи, в них плавала и таяла ядовитая пена.

      По площади серо-зелеными удавами лежали пожарные рукава, но не наполненные, яростно пульсирующие и тяжелые, а плоские, усталые или мертвые. Пожарные складывали лестницы. Милиция гоняла зевак. Среди зевак Ася увидела деда и хотела было улизнуть, но тот, наблюдательный и бдительный, как сорока, ее уже заметил. И тут же окликнул:

      – А, и ты тут, Анастасия. Ну конечно! Событие мистическое! Прости мне иронию. Чего же нам ждать после данного знамения? Не знаешь? Я тоже. Пойдем домой, не будем гадать. Грустно, однако. Ты на битом стекле стоишь. Оконные стекла… А были так светлы по утрам, в них небо летело… А, все-то я выдумываю! Какое небо! И внимания никогда не обращал…

      – Дед…

      – Я, конечно, никогда здесь не жил, но…

      – Дед, ты сто раз рассказывал.

      – А