Все дело в отваге. Альберт Байкалов

стремительно карабкалось ввысь. Заискрились в траве бисеринки росы.

      Шли долго, пока не оказались на проселке. Пройдя по нему с километр, вышли к небольшой брошенной деревеньке с заросшими бурьяном дворами и чернеющими пустотой оконными проемами.

      – Куда мы пришли? – спросила Катя, поймав себя на мысли, что за всю дорогу от станции она с Татьяной обменялась лишь парой фраз.

      Подруга прикрыла ладошкой глаза и посмотрела вдоль единственной уцелевшей улицы.

      – Сейчас узнаешь.

      С этими словами она направилась к вросшему по самые окна в землю дому. Он был до того старый, что казалось, еще чуть-чуть, и рухнет под собственным весом. Палисадник, огороженный почерневшим покосившимся штакетником, распирал куст черемухи. Негромко, лениво и сипло залаяла собака. Что-то стукнуло. Со двора донесся приглушенный женский голос.

      – Авдотья Никитична! – Татьяна взялась рукой за верх забора, привстала на цыпочки и заглянула во двор. – Встречай гостей!

      – Танюша! – запричитала женщина. – Дочка!

      Послышались шаркающие шаги, и калитка открылась. Перед женщинами возникла маленькая худенькая старушка с добрыми глазами. Одетая в ситцевое платье с замысловатым рисунком и передник, она светилась от радости. Голову покрывал бордовый, в горошек, платок.

      – Примешь? – шутливо, словно могли отказать, спросила Татьяна, проходя во двор.

      – А как же! – Старушка посторонилась. – Завсегда рада. Ты нынче не одна?

      Загремел цепью серый, с проседью, пес. Подслеповато щурясь, он приветливо завилял хвостом.

      Сбивая цвет с разросшейся во дворе полыни и лебеды, они прошли по узкой тропинке. Скрипнуло под ногами крылечко. В сенях на стенах висели пучки разных трав. Пахло геранью и мятой.

      – Милости прошу! – Авдотья Никитична картинно указала рукой на открытую дверь.

      Катя шагнула через порог и огляделась. Посреди избы стояла русская печь. У окна, по бокам которого висели белоснежные, с бордовыми петухами, занавески, стол. Посреди него, украшенный сверху фарфоровым чайником, пыхтел самовар.

      – Как ты с ним управляешься-то, Авдотья? – усаживаясь на скамейку, покачала головой Татьяна и стянула с головы косынку. – Это же надо воды набрать, на улице растопить, потом в дом занести… Не тяжело?

      – Привыкла, – пожала плечами Авдотья и посмотрела на Катю: – Ты нас знакомить будешь?

      – Это подруга моя, Екатерина, – спохватилась Татьяна. – Большая начальница в Москве.

      – Скажешь тоже, – смутилась Катя и опустилась на табурет у входа.

      – Ты чего там села? – засуетилась хозяйка. – А ну, давай к столу!

      – А руки где можно помыть? – Катя оглядела горницу.

      – Так в сенях, – бабка увлекла за собой молодую женщину.

      В висевшем над кадушкой умывальнике вода оказалась ледяной.

      – У вас здесь колодец где-то? – спросила Катя.

      – Родник, – бабка махнула рукой. – Чуть вниз спуститься нужно.

      – И вы за водой туда каждый раз ходите? – не переставала