Я – Джек-Потрошитель?. Александр Чернов

Таня встала с коленей и сказала голосом старой интриганки:

      – Идем со мной!

      Я уныло взглянул на часы: время позднее, а на моем счету еще ни одного поцелуя, – и без особой охоты поплелся за девушкой в прихожую. Мы прошли мимо спальни в коридор, и Таня толкнула дверь с наклеенным изображением чернильного прибора и пера на стекле. Вспыхнул свет – мы очутились в кабинете с затхлым воздухом и старомодной мебелью. Сразу у стены стоял кожаный диван с откидными валиками, у окна стоял массивный письменный стол со столешницей, обитой дерматином, возле него – два кожаных кресла с никелированными ножками и подлокотниками – все доисторическая рухлядь. Современными выглядели книжные стеллажи, которыми сверху донизу были заняты две противоположных стены. На них теснились книги, большинство опять-таки в кожаных переплетах. Кожаная комната какая-то.

      – Кабинет моего отца, – сказала Таня, когда я огляделся.

      – Кстати, где он? Ты еще ничего не говорила о своем родителе.

      На лицо Тани наплыла тень.

      – Не так давно папа умер, – ответила она грустно.

      – Прости за бестактность, но я не знал.

      Девушка промолвила, глядя на большую фотографию, что стояла на столе:

      – Слева – мой папа, справа – его близкий друг.

      Танин отец, седовласый мужчина лет шестидесяти, показался мне человеком гордым, умным, значительным. Его товарищ, судя по всему, ровесник, с аккуратной бородкой под Николая II, так же производил впечатление незаурядной личности. «Старая гвардия», – окрестил я их, но в хорошем смысле слова.

      – Поздний ребенок? – Я сел на диван – пружины хрястнули и больно впились в тело.

      – Для папы – может быть. Я родилась, когда ему было сорок лет, маме в то время исполнилось только двадцать.

      – Я тоже не из ранних. Мои родители произвели меня на свет, когда им стукнуло по тридцать три. Впрочем, не покажусь оригинальным, если скажу, что для мужчины и пятьдесят еще не возраст.

      – А между мной и мамой, мамой и папой разница в годах ровно в два десятка.

      – Магическое число, коль получилась такая прелестная девочка.

      Таня обольстительно улыбнулась. У некоторых женщин кокетство бывает тяжеловесным и зачастую переходит в жеманство. У Тани же все движения тела, лица – и, хотелось бы думать, души – были просты и естественны, как у непорочного ребенка. Я млел, когда мягкий локон челки падал ей на ресницы и Таня по привычке смаргивала его. Подмигивание получалось умилительным.

      Девушка подошла к стеллажам по правую сторону кабинета и, встав на мысочки, потянулась к одной из книжных полок. Короткий халатик задрался на немыслимую высоту, оголив два полумесяца сводящих с ума ягодиц и узкую, в один сантиметр, полоску бикини между ними. Глаза у меня стали в два раза больше обычного. Застарелая болезнь опять дала о себе знать, горячим потоком затопила пространство от живота и ниже. Я крепче сжал сладко нывшие бедра и, как неисправный пылесос, стал с шумом втягивать воздух.

      – Проклятый тайник, никак не выдвигается! – Таня неистово дергала облицовочную планку