Оцепенение. Камилла Гребе

из бусинок блестит в свете фонаря. Четыре бусинки с буквами.

      Моргнув, читаю хорошо знакомое слово.

      МАМА.

      Пернилла

      Дождь стучит по стеклу. Слышно, как мусоровоз закидывает в кузов мусор из подвала и отъезжает прочь. Шум мотора заглушает мысли.

      Правильно ли я сделала, выгнав Самуэля?

      Это не впервые. За последние три месяца я уже выгоняла его из дома два раза. Но мы всегда быстро мирились.

      Наверно, слишком быстро, потому что друзья из общины говорят, что я слишком добра к нему. Что мне нужно научиться устанавливать границы и ослаблять контроль. Что нельзя вышвырнуть из дома и через пару часов звать обратно.

      Я пыталась объяснить им, что вся проблема в том, что я не знаю, как ему помочь. Быть понимающей? Требовательной? Поощрять те редкие моменты, когда он проявляет инициативу, ведет себя как взрослый и ответственный человек?

      При этом изнутри гложет чувство вины, которое увеличивается, как опухоль, с каждой новой глупостью, которую выкидывает Самуэль. С каждым годом, который он проводит, не пуская Иисуса в свое сердце.

      И это все моя вина.

      Я складываю руки в молитве и закрываю глаза.

      Боже Милостивый, помоги Самуэлю понять, что Ты рядом. Возьми его под Свое крыло и укажи верный путь. И прости. Прости. Прости. Прости меня за все. Во имя Иисуса. Аминь.

      Опускаюсь на пол и прижимаю ладони к прохладному линолеуму. Обвожу взглядом комнату.

      Расписание уроков Самуэля все еще висит на холодильнике, хотя он давно уже бросил гимназию. Я распечатала его в увеличенном формате, чтобы он не забыл какой-нибудь урок. Вторники и четверги отметила розовым фломастером и написала сверху «Не забудь спортивную форму!». Понедельник отмечен зеленым. Рядом приписано: «Внимание! Первый урок 08.05». На кухонной стойке – банки с рыбьим жиром. Одна из женщин из библейского кружка посоветовала рыбий жир как средство для улучшения концентрации.

      Ну и молитвы, разумеется.

      Но Самуэль не хотел принимать рыбий жир. Утверждал, что от капсул воняет тухлой рыбой. Впрочем, они действительно попахивают.

      Во всем виновата я сама. Прошлое меня настигло. Грехи не отпускают меня.

      У меня было счастливое детство. Но оно закончилось, когда мне исполнилось девять.

      Я выросла в глубоко верующей семье. Мой отец, Бернт, был пастором в Свободной церкви[2], а моя мать, Ингрид, домохозяйкой. Родители мечтали о большой семье, но смогли завести только одного ребенка. Я долго пыталась компенсировать им отсутствие других детей своим примерным поведением.

      Я старалась быть образцовой дочерью – в два раза лучше, чем все другие дети.

      Мы жили в Худдинге, к югу от Стокгольма, в желтом деревянном доме возле озера Трехёрнинген.

      Мы были обычной семьей. У нас была «Вольво», два золотистых ретривера – тоже замена детям – и большой сад, полный плодовых деревьев и ягодных кустов. С ранних лет я активно участвовала в жизни общины и в школе получала только пятерки.

      Но если родители и гордились моими успехами, то виду не подавали.

      Думаю,

2

Свободными церквями принято называть протестантские общины, существующие независимо от государственных церквей в ряде европейских стран, в том числе в Швеции.