Оцепенение. Камилла Гребе

гавани. На причале мужчина сидит на мопеде с включенным двигателем и курит. Думаю, ждет паром «Ваксхольмсботен», который заходит и в Стувшер. На багажнике сидит девочка с мороженым в руке. Мороженое почти растаяло и капает ей на кофту и на землю.

      На солнце почти жарко. Небо ярко-синее и чистое. Но стоит нам зайти в тень деревьев рядом с продуктовым магазином, как сразу становится прохладно и влажно.

      – Сколько тебе лет, Самуэль? – спрашивает Ракель явно без злого умысла. Видно, что ей просто любопытно, в отличие от мамаши, которой всегда кажется, что я от нее что-то скрываю. Например, что я тайком собираю бомбы или смотрю педофильскую порнушку.

      Я рассказываю, что мне восемнадцать, что я взял «перерыв» в учебе в гимназии и ищу работу. Потом мы болтаем о моем опыте работы. Здесь я, признаюсь, привираю. Говорю, что подрабатывал в «Медиа Маркте», что близко к правде, и тренировал детскую команду по футболу, что, естественно, откровенная ложь.

      Мы выходим на возвышенность.

      Ракель показывает на гладкие камни в форме гигантского языка, уходящего в воду.

      – Идем! – кричит она, перепрыгивает через канаву и идет через траву, не дожидаясь ответа.

      Я иду следом, и мы присаживаемся в паре метров от воды.

      Камень теплый и шершавый под джинсами. То и дело ветер подхватывает соленые капельки и швыряет нам в ноги. Вскоре идет большая волна, и мы пересаживаемся подальше от воды, чтобы не промокнуть.

      В расщелине между камней видно пустые пивные банки, ветер гонит мимо старый окурок. – Смотри какая красота! – восклицает Ракель.

      Я киваю и устремляю взгляд в даль.

      Да, тут неплохо, но еще лучше было бы перекусить. А денег у меня нет. Я уже два раза заходил в магазин, чтобы спереть бутерброды. Не стоит больше испытывать удачу.

      К тому же у них там странные бутерброды – с авокадо, хумусом и тофу.

      – Это одно из преимуществ жизни в этих местах, – продолжает Ракель. – Близость к природе. Море.

      Она закрывает глаза и поднимает лицо к солнцу.

      – Так почему ты заинтересовался этой работой? – спрашивает она. – Здесь ничего не происходит. Молодому парню будет скучновато.

      Этого вопроса я не ожидал.

      – Мне нравится покой, – отвечаю я уклончиво.

      – Хорошо, – кивает Ракель. – Очень хорошо.

      Она затихает, а меня посещает мысль: может, она тоже ждет от меня вопросов, ждет проявления интереса к так называемой работе.

      – Так что не так с вашим сыном? – спрашиваю я, подбираю камушек и запускаю в воду.

      Он делает несколько блинчиков и исчезает в морской глубине.

      – С Юнасом произошел несчастный случай два года назад. Черепно-мозговая травма. Он много месяцев провел в больнице, но потом мы с Улле, моим партнером, решили взять его домой. И тогда начался цирк.

      Ракель замолкает и поджимает губы.

      – Цирк?

      Она кивает.

      – У Юнаса за три месяца сменилось десять помощников. Они не могли с ним сработаться. А коммуна не желала сотрудничать. И мы решили сами заботиться о нем.

      – Вы и папа Юнаса?