Оцепенение. Камилла Гребе

ли, но ложь – это грех. Если Самуэль сделал что-то противозаконное, то должен понести наказание, искупить свой грех.

      – Не знаю, что это было, – продолжаю я. – Похоже на белый порошок в маленьких пластиковых пакетиках. Я решила, что это наркотики, и выгнала его из дома. С тех пор я ничего от него не слышала.

      Как я ни стараюсь, не могу удержать слезы. Они ручьем текут по щекам, размазывая макияж, который я так старательно наносила утром перед зеркалом в ванной.

      Полицейский не обращает внимания на мои слезы, но мягко спрашивает:

      – Что вы сделали с пакетиками?

      – Выбросила. В мусоропровод.

      Возникает пауза. Я вижу, как полицейские переглядываются. Наверняка думают, что я чокнутая. Чокнутая мать-неудачница, не способная даже на такую малость, как воспитать из сына законопослушного гражданина.

      – Ладно, – говорит полицейский. – В помойке они вряд ли кому-то навредят. Когда это было?

      – В воскресенье. В половине восьмого. Так мне кажется. Я не смотрела на часы, но помню, что сразу после этого приехал мусоровоз. Я подумала, что странно, что он приехал так поздно, да еще и в воскресенье. Они теперь забирают мусор крайне нерегулярно. Видимо, какие-то проблемы с ключами…

      Старший полицейский прокашливается. Судя по всему, проблемы с вывозом мусора в Фруэнгене его мало интересуют.

      – У вас есть представление, куда он мог пойти? Может, к родственникам?

      – Его отца нет в живых, – отвечаю я коротко. – Дедушка в больнице. Других родственников у нас нет.

      У меня ноет в груди при мыслях об отце.

      У него рак, он умирает в хосписе. Я пыталась заставить Самуэля навестить дедушку, объясняла, что ему недолго осталось, но Самуэль категорически отказался.

      Не знаю, страшно ли ему или просто плевать.

      – А друзья?

      Качаю головой.

      – Нет, хотя… У него есть один друг. Лиам. Лиам Линдгрен. Он живет по-соседству. Дом номер восемь по нашей улице, если я не ошибаюсь. Они дружат с детства. Помню, уже в первом классе они были не разлей вода. Но вряд ли он ночует там. У них тесно. И собаки. Две или три. Не помню точно, но больше одной. Ой, что я говорю, у них две собаки. Крупная сдохла весной. Что-то с желудком. У собак такие чувствительные желудки.

      Я замолкаю.

      В который раз напоминаю себе, что не стоит столько болтать, особенно о всякой ерунде, которая не интересна полиции. Какое им дело до собак Лиама.

      Полицейский достает визитку и кладет мне в руку.

      – Позвоните, если он с вами свяжется. Мы хотим ему помочь, но нам надо с ним поговорить.

      Я киваю и утираю слезы тыльной стороной ладони. Потом поправляю блузку и открываю дверь в торговое помещение.

      Полицейские идут к выходу, а я остаюсь стоять в дверях склада.

      Стина и крупная женщина все еще стоят у кассы и смотрят на меня во все глаза.

      Манфред

      Компьютер Малин пикает, и она склоняется к нему. Стучит по клавишам, наклоняется еще ближе.

      Мы два часа изучали всю информацию о Юханнесе Ахонене. Малин проверила