Персоноцентризм в классической русской литературе ХIХ века. Диалектика художественного сознания. Анатолий Андреев

оно категория психологическая и не выдерживает критики разума. Онегин, подобно всем верующим, которые «ничтоже сумняшеся» выбирают Христа, а не истину, готов отказаться от постылого разума, «постылой свободы» в обмен на «блаженство», на жизнь. Ведь влюблённость Онегина, как и хандра его, больше чем влюблённости, а именно: возвращение к жизни, мировоззренческий прорыв, последствия которого ещё только предстояло осмыслить.

      А пока – пока прежние, испытанные средства против страстей утратили свою действенную силу. Онегин «своё безумство проклинает», и начинает читать «без разбора».

      И что ж? Глаза его читали,

      Но мысли были далеко;

      Мечты, желания, печали

      Теснились в душу глубоко.

      Он меж печатными строками

      Читал духовными глазами

      Другие строки. В них-то он

      Был совершенно углублён.

      Ум, оказывается, способен быть спасительно-бессильным перед «воображеньем» и «магнетизмом». «В тоске безумных сожалений» Евгений падает к ногам Тани (как выясняется, «прежней», «бедной Тани»), выслушивает её по-своему убедительный урок. Но ничего не меняется.

      И здесь героя моего,

      В минуту, злую для него,

      Читатель, мы теперь оставим

      Надолго… навсегда.

      В эту минуту Евгений

      Как будто громом поражён.

      В какую бурю ощущений

      Теперь он сердцем погружён!

      И всё же Евгений – сумел подняться; он готов стоя встретить любой каприз фортуны:

      Она ушла. Стоит Евгений и т. д.

      Читателю, способному на разносторонний и «полномасштабный» диалог с Пушкиным, нет смысла задаваться вопросом: что же дальше будет с «неисправленным чудаком» (от которого и в самый отчаянный момент принципиальный автор и не думает отрекаться:

      Примчался к ней, к своей Татьяне

      мой неисправленный чудак.

      …………………………..

      И здесь героя моего…)?

      Пушкин, вопреки собственно сюжетной логике, не оборвал роман на самом интересном месте, а продуманно завершил его – так, что практически любое продолжение будет выглядеть лишним, поскольку мало что добавит в уже законченную картину. Противоядие от страстей – нам известно, противовес уму – страсти. Сумеет ли Онегин открыть для себя источник духовной гармонии, как это удалось сделать автору, который и поведал нам сию в высшей степени поучительную историю, – это уже мало что меняет. Он в принципе может сделать это – вот что главное; и это известно читателю.

      В каком-то смысле так истолкованному финалу концептуально противостоит «урок» Татьяны. Она в полном соответствии с непротиворечивой цельностью своей прямой и неизменной натуры, взращённой на благородных и предсказуемых идеалах верности, покорности долгу-жребию, без всякого пафоса объявляет Онегину:

      Я вышла замуж. Вы должны,

      Я вас прошу, меня оставить;

      Я знаю: в вашем сердце есть

      И гордость, и прямая честь.

      Я вас люблю (к чему лукавить?),

      Но я другому отдана;

      Я буду век