Лишний Пушкин. Анатолий Андреев

развития той же ситуации горе от ума. Впрочем, нам неизвестно, удалось ли автору в возрасте и ситуации Онегина избежать его зигзагов, и не были ли именно эти зигзаги ценой очередного прозрения автора.

      В конце шестой главы автор, не осуждая впрямую своего любимого героя (тут мы вполне оценим реплики вроде следующей: «Сноснее многих был Евгений»), даёт, тем не менее (истина – дороже), свой, характерно пушкинский вариант прощания с юностью, которая кончилась, как и у Онегина, тогда, когда «сладкие мечты» сменились «хладными мечтами»:

      Мечты! Мечты! Где ваша сладость?

      Где, вечная к ним рифма, младость?

      Обратим внимание: нет ехидной вражды к комизму, похожей на самобичевание; есть естественное сожаление:

      Познал я глас иных желаний,

      Познал я новую печаль;

      Для первых нет мне упований,

      А старой мне печали жаль.

      И, наконец, отношение к неизбежному, примирение с непоправимым:

      Но, так и быть: простимся дружно,

      О юность легкая моя!

      Благодарю за наслажденья,

      За грусть, за милые мученья,

      За шум, за бури, за пиры,

      Благодарю тебя. Тобою,

      Среди тревог и в тишине,

      Я насладился… и вполне;

      Довольно! С ясною душою

      Пускаюсь ныне в новый путь

      От жизни прошлой отдохнуть.

      «Новый путь», «новая печаль», «иные желания» – вот перспектива, исполненная разумно-оптимистического трагизма. Простившись с юностью, автор, понимая, что жизнь и глупость, младость и страсть – едины и неделимы, настойчиво заклинает «младое вдохновенье»:

      Не дай остыть душе поэта,

      Ожесточиться, очерстветь,

      И, наконец, окаменеть.

      Автор как бы вскользь (все серьезное в трагикомическом романе говорится бегло или в шутку) демонстрирует нам удивительное отношение, крайне редкое, хотя, в сущности, нормальное: с достоинством принимать естественный ход вещей и при этом называть вещи своими именами. Именно такое отношение позволяет ему не ронять нравственный свой авторитет, не боясь при этом признаваться в слабостях. Между прочим, впервые мотив должного отношение к «легкой юности» и понимания ценности комизма прозвучал еще в конце второй главы:

      Покамест упивайтесь ею,

      Сей легкой жизнию, друзья!

      Ее ничтожность разумею

      И мало к ней привязан я;

      Для призраков закрыл я вежды;

      Но отдаленные надежды

      Тревожат сердце иногда…

      Между прочим, тогда же, уйдя от «мятежной власти страстей», Онегин говорил о них «с невольным вздохом сожаленья».

      Однако всё меняется роковым образом в пятой главе. Многослойный смысловой контекст для последующего сюжетного хода выписан настолько тщательно и продуманно, что содержательность его гораздо более значительна, чем вмещает сюжетный ход как таковой. Ленский вызывает Онегина на дуэль из-за дерзкого и, как показалось влюблённому поэту,