Арысь-поле. Сергей Дубянский

по причине нецелесообразности и полной глупости.

      – Мог бы. Но все-таки какое-то у меня двоякое состояние – вроде, и хочется, и колется; типа, и самому смешно, и не делать не могу – сразу возникают мысли об упущенных возможностях…

      – Ну да, типа, рулетка закрутилась, шарик запрыгал, и остановиться уже не можешь, хотя знаешь – все равно наеб…т.

      – Есть другой вариант – чего-то хочу, а кого, не знаю. Блин, сороколетние мужики занимаются херней!.. Это, брат, называется, скука, – резюмировал Слава.

      За поворотом показались дома и сбросив скорость, джип подкатил к магазину, где позавчера они покупали минералку.

      – Ну и?.. – Слава заглушил двигатель.

      – Пошел на разведку, – Вадим вылез из машины, а Слава закурил, наблюдая за бредшими мимо загорелыми мужиками с косами на плечах; потом из калитки появилась женщина.

      – Валька! – крикнула она звонко, – ты за молоком-то идешь?

      – Иду! – из противоположного дома послышался перезвон стеклянных банок.

      …И никакой телефон не нужен… – Слава усмехнулся.

      Минут через десять вернулся Вадим и ловко запрыгнул на сиденье, обрывая Славины идиллические мысли.

      – Значит, докладываю. Продавщица Оля – лет тридцати, местная. В детстве слышала от бабки, что хутор – место нехорошее. Они даже детьми играть туда не ходили, и заброшен он столько, сколько она себя помнит.

      – А на вид более-менее свежий… ну, не тридцать лет, точно.

      – Да за тридцать лет жердины, которые мы жгли, должны превратиться в труху, а лес давно б забил весь участок! У друга дача, так ею всего пять лет никто не занимался – мы как-то приехали, там деревья, во!.. В руку.

      – Сосны не дают поросли.

      – Ну, хрен с ними. Короче, фамилия Чугайновы ей ни о чем не говорит. Нет в деревне людей с такой фамилией, и на ее памяти не было. Узнать, что и как тут было раньше, можно у Анны Никифоровны, которой девяносто лет, но она сама еще копается в огороде. Живет в шестом доме от магазина вместе с шестидесятилетним сыном, который алкаш. Когда-то он убил свою невесту, отсидел срок и вернулся. Сейчас пьет, но мухи не обидит. Вот такая информация.

      – Нормальная информация, – Слава завел двигатель, – поехали к Анне Никифоровне.

      Джип медленно пополз вперед, и Вадим вслух считал дома. Около шестого они остановились. От улицы его отделял когда-то синий, а теперь неопределенного цвета, штакетник; за ним виднелось несколько яблонь и домик с маленькими окнами, но чистенький и ухоженный; еще оттуда доносилось кряканье уток.

      – Не так уж плохо для девяноста лет и сына-алкаша, – констатировал Слава, вылезая из машины.

      Распахнув незапертую калитку, они подошли к дому. На пороге стояло две пары калош, исчезнувших с прилавков магазинов лет сорок назад, и таз, из которого воняло гнилыми овощами. Вадим осторожно постучал, но никто не ответил, и он приоткрыл дверь. Изнутри пахнуло специфическим кисловатым духом, присущим только деревенским избам (он помнил его со времен институтских «колхозов»).

      – Анна Никифоровна!