Анархисты. Александр Иличевский

на своем пути… Девушка за рулем – необычайно худая, коротко стриженная и бледная, с темнотой вокруг глаз, болезненно-измученного вида – показалась ему ужасно красивой, хотя таких изможденных он раньше видел только на фотографиях.

      Самой красивой женщиной на свете Соломин считал Грету Гарбо – у него была полная коллекция ее фильмов, и он мог любоваться этой актрисой часами, прокручивать вновь и вновь некоторые ее жесты: как она закуривает, как взглядывает с презрением, как падает в объятия… Он никогда не встречал женщин с такой лунной красотой, как у Гарбо. И сейчас впереди сидело существо, обладавшее совершенно той же грацией, тем же неземным шармом…

      Девушка курила, держа сигарету на отлете. Открытая пепельница, полная золы и окурков, роняла пепел на ухабах. Замок зажигания был выломан и висел на проводах.

      – Тут у меня ребятишки побаловались, – сказала она, заметив его взгляд. – Ребятишки дворовые пошалили. Сломали замки, подхватили девчонок, набрали пива, и айда на Воробьевы горы. Да я что? Я не против. Протокол составили, я спать пошла. Ночью друг звонит: «Иди, забирай тачку». Прихожу, а моя ласточка в хлам. С тех пор не приберусь никак.

      – А машина разве без сигнализации? – спросил Соломин.

      – На что она? У нас во дворе все свои, нам она без надобности. Никто своего не обидит, разве пошалят, а так всерьез – ни разу.

      Доля несправедливости была в том, что Соломин сейчас пользовался услугами этого грациозного создания, которому, вероятно, требовалась медицинская помощь. Последние два года его жизнь приобрела долгожданные стерильные черты. Бездетный и беззаботный, он уже привык к тому, что вокруг него лес, рядом река, под высоким многоярусным берегом – почти безлюдье; что у него нет никаких иных забот, кроме непогоды и приятных хлопот по строительству дома и мастерской, кроме сборов на рыбалку или на этюды, а тут на тебе: снова вокруг этот проклятый город и снова неизвестно, чего от него ожидать…

      – Прокатимся с ветерком? – спросила девушка и, не дождавшись ответа, рванула на открывшийся «зеленый», перестроилась в левый ряд и помчалась вниз по Тверской.

      – Нам направо надо было, на Звенигородку через Пресню, – опешил Соломин.

      – Не люблю Пресню. Пресная Пресня, никакая вообще. Нечего вспомнить… Ничего, по набережной прокатимся, угощаю, – голос девушки, с едва уловимой хрипотцой, был полон свежести.

      – Как скажете, – согласился Соломин.

      – И правда, куда спешить… Тебя как зовут?

      Соломин почувствовал, что она владеет своим голосом и это доставляет ей удовольствие.

      – Какая разница, – ответил он.

      – Не обижайся. Я просто так. Скучно целый день кататься.

      Она сделала радио погромче. И он вспомнил вдруг, как недавно раскрыл письма Цветаевой – та писала кому-то о своем муже: «В Сереже соединены – блестяще соединены – две крови… Он одарен, умен, благороден…». «Зачем я это вспомнил?» – подумал Соломин.

      – Сергей