Дочь генерала. Александр Петров

Василий перед прыжком в воду обернулся к модели и удивленно спросил:

      – Чего медлишь, прекрасное дитя ужасного века?

      – Так, дядь Вась, на мне реквизит, – чуть не плача пожаловалась девушка. – Казенный!..

      – Ерунда. Забудь. Дождь важней!

      Взяв девушку за руку, художник деловито вступил под дождь, словно это был теплый утренний душ. Наташа же издавала все звуки, на которые способна девичья гортань, разумеется, на предельной громкости… От басовитого паровозного гудка до ультразвуковых флейтовых трелей.

      …За парным чаем с липовым медом и ванильными сухарями они сидели в махровых халатах до пят. На голове девушки белела чалма из скрученного полотенца. Румяное лицо без следов косметики сияло яблочной свежестью. Голос после активной вокальной тренировки стал звонким и мелодичным.

      – Столько переживаний всего за несколько часов, – пропела она контральто, – это здорово!

      – Друзья, – сказал поэт, – это знак свыше: Наташа сюда пришла – ой, неспроста. Что-то будет.

      – Сереж, а что ты написал? Можно послушать?

      – Не жмись, гений, – встрял Борис, – облистай народ поэзой.

      – И правда, Сереж, побалуй нас, – кивнул Вася и занял место у нового белого холста, невесть когда поставленного взамен прежнего с эскизом «скандинавским, мясистым».

      Сергей встал и профессионально побледнел. Затем потянулся сперва рукой, а потом всем телом куда-то вправо-вверх. Его чуть хрипловатый осмелевший голос взлетел туда же, отражаясь от апельсиновых стен упругим эхом. Поэт сразу изменился, стал ничьим, сильно вырос, а за его спиной словно выпростались мощные крылья. Он пел и стонал, внезапно переходил на шепот – и вновь взрывался раскатистым громом. То вдруг замолкал, устанавливая тишину, в которой громко стучали сердца, а кровь шумно струилась по жилам, – то снова обрушивался мощным приливом, будто океанская пенистая волна…

«…тридцать Первая любовь»

      Посвящается Галине,

      которая в 18 лет

      вышла замуж за нищего

      инвалида-художника

      Мне говорили старые друзья:

      «И что нашел ты в этой мышке серой?»

      А я молчал, и сам не понимал,

      Что вышел за обычные пределы.

      Я изучил телесную «любовь»

      И был циничным, грубым и липучим.

      Но сердца лёд не растопил огонь,

      Зажженный Эросом, животным и дремучим.

      И вот явилось это существо!

      …Нечеловечески тиха и световидна,

      Как бабочка прозрачна и невинна,

      Как море неохватно глубоко.

      Как многое впитало и несло

      Такое хрупкое телесное созданье!

      И треснуло, расселось мирозданье,

      А сердце потеплело, ожило.

      О, сколько сладких мук я пережил,

      Ночей бессонных испытал круженье

      Пока сумел озвучить предложенье,

      Пока ответ обратно получил.

      Она была тиха и простодушна,

      Стояла