Мрачная игра. Исповедь Создателя. Сергей Саканский

в том же письме: дескать, Бог – неудачник, Его творенье оказалось несовершенным, он потерпел фиаско и т.д. Следовательно, по-твоему, существует нечто, что выше Бога. Но все дело в том, что Бог сотворил мир раз и навсегда, а все то ужасное, что происходит в мире – дело либо человеческих рук, либо козней дьявола. Ты пишешь, что Бог несчастен, что Бог болен, и даже кощунственно шутишь, что Он последнее время слишком много пьет и дело, сотворенное Им, разрушается. Я, правда, не совсем поняла, что ты имеешь в виду, когда говоришь, будто бы Бог работает в какой-то «машине», но…

      – Достаточно! – оборвал судья, зазвенев в колокольчик. – Уже приехали.

      Мы остановились на Сиреневом бульваре, прямо перед моим домом. Я так хлопнул дверью, что машина закачалась на рессорах. Моя башня была темна, и лишь одно окно циклопически светилось. Я увидел, как появился в окне силуэт. Наверно, всю ночь она сидела на кухне и кидалась к окну при каждом уличном звуке. Почему я не позвонил ей с вокзала, еще там, в Азии?

      Кажется, впервые в жизни я не ключом отпер свою дверь, а нажал на кнопку, успев удивиться, как незнаком этот звук снаружи, и вот уже завозилось за дверью, уютно лязгнуло, и в расширяющейся щели я увидел накрашенное лицо пожилой женщины: она пятилась, пятилась к противоположной стене прихожей, пока спиной не уперлась в стену и не превратилась в мою мать.

* * *

      Я обнял ее за плечи и поцеловал в обе щеки. Запах перегара был почти не слышен.

      – Хочешь кофе? – предложила она, поведя головой в сторону кухни.

      – Да, с коньяком.

      – Коньяка нет. Есть портвейн, шампанское, откроешь?

      – Не хочу. Я уже пил сегодня.

      – Почему не позвонил с вокзала?

      – Не знаю. Я вообще несколько лет не говорил по телефону.

      – Ага. Надо бы обработать йодом, иногда бывает заражение крови.

      – Очень редко. В крайнем случае – исчезну опять, теперь уж на неопределенный срок.

      – Не надо так шутить. Знаешь, буквально на днях я хотела все переставить в твоей комнате, но потом подумала, что тебе будет приятно увидеть свой дом именно таким, каким ты его оставил. Но мне почему-то кажется, что все здесь надо основательно передвинуть.

      – Мне это безразлично, мама.

      – Но ты все-таки подумай. Если поставить кровать боком к стене, то солнце не будет светить тебе в глаза по утрам, и ты сможешь просыпаться, когда захочешь.

      – В этом есть своя прелесть, мама. Как и в том, чтобы просыпаться по скользящему графику светила.

      Мы вошли в комнату, бывшую когда-то моей. Я ошарашено огляделся, похолодев от тоски, тревоги, поскольку то, что я увидел, наглядно демонстрировало ее безумие.

      Мать продолжала свою болтовню, тем непринужденным тоном, который она взяла с самого начала, который подразумевал, будто бы я отсутствовал месяца три, скажем, путешествовал с хиппи и вернулся, полный удивительных впечатлений:

      – Я подумала, что эту тумбочку можно поставить у изголовья и пить кофе прямо в постели. Это аристократично.