Счастье понарошку. Елена Усачева

не дышала. Откуда он все это знает?

      – Не смотри на меня так! – смеется Олег. – Я всего лишь прочитал в Интернете.

      Все равно умный.

      – Что вы делали? – каждый раз спрашивала мама, с сомнением глядя на Машу.

      – Гуляли.

      И только. Они безостановочно кружили по парку, стояли около реки, ходили проведать медведя, сидели в грязных местных кафешках. Он покупал ей платки с картой Горного Алтая и украшения: зуб волка на черном шнурке, коготь медведя и даже клык кабарги – редкая штука, бешеных денег стоит.

      – Извини, сам добыть кабаргу я тебе не могу. Поэтому – вот. – И он осторожно обвил ее шею руками, закрепляя сзади сложный замочек шнурка.

      И вновь она не дышала. И не жила. Вся она – был он. И так хотелось крикнуть, что она любит. Любит так, как никто еще в жизни не любил.

      – Что вы делали? – сухо спрашивала мама.

      Он рассказывал. Она рассказывала. Но больше слушала, потому что это было чудесно – его голос звучал, и ей становилось легче дышать, мир вокруг приобретал цвет и объем. Стоило ему отойти – все как-то тускнело.

      Пиликнул телефон. Не останавливаясь, продолжая говорить, он достал трубку. Пришло сообщение. От кого? На секунду от возмущения помутилось в глазах. Он ее! Только! Никто больше не смеет ни писать ему, ни разговаривать с ним.

      – Они пришли к погранзаставе, там связь есть, – буркнул Олег то ли Маше, то ли сам себе. – Были на могиле Кадын. Говорят, ничего особенного.

      И тут телефон взорвался криком, требованием, чтобы ответили.

      – Извини, – пробормотал, отходя в сторону.

      Маша впервые заметила, что он чуть сутулится. До этого видела одно лицо, и вдруг он повернулся спиной. Ревность молоточками стучала в висках, в груди, в кончиках пальцев. Кто ему посмел позвонить? Без ее разрешения!

      Вернулся, как будто ничего не произошло, не было этих мучительных пяти минут.

      – У них все хорошо. Дожди.

      И снова улыбается. И снова – ее.

      Вечером пришла догадка – а ведь она так и не сказала ему, что любит. Он не знает, что для себя, для своей души, для своего сердца, для своих бешеных молоточков в голове она уже все поняла. Он был ее от темных вихров на голове до пяток кроссовок. Но сам Олег пока не ведает об этом, поэтому продолжает жить своей жизнью, не представляя, что эта жизнь давно (семь дней – вечность) не его.

      Утром давилась кашей, вздрагивая на жадное распахивание дверей ресторана. Он все не шел, это было обидно и радостно. Разговор откладывался.

      Маша решила, что он куда-то уехал. Что внезапно вернулся отец и увез его. Что он заболел. Что ночью пошел гулять к реке, споткнулся и утонул. Чего только не придумаешь за одно мгновение.

      – Маша!

      Это уже был рефлекс – от звука его голоса она переставала дышать, жить, видеть.

      – Пойдем! – махнул он рукой.

      Что-то такое с ним было не то. Пройдя следом несколько шагов, поняла – спасжилет. Темно-зеленый.

      – Будешь со мной кататься на катере?

      Наверное, это было дорого – украшения,