Книга демона. Михаил Кликин

тоже писцов хватает, так что одна тебе дорога – на постоялый двор. Купцы, гости заезжие: всегда потребен грамотный человек, чтобы письмо написать или прочитать что… Посоветовать ничего не могу, сам пройдись, посмотри, справься. Не озолотишься, но и голодным не останешься, а там – кто знает… Вдруг приглянешься какому богатому человеку, которому секретарь в пути надобен. Дай-ка твою бумагу из Обители…

      Гриллам пожевал узкими сухими губами, взялся за перо, написал вверху рекомендации Отца Абака: «Гильдией Писцов Города Дила подтверждено», изящно расписался. Вернул бумагу Гаю и снова взялся за работу, тем самым показывая, что разговор окончен.

      – Спасибо, почтенный мастер, – сказал Гай, поклонился и, покинув комнату, сбежал вниз по лестнице.

      Давешний молодой писец был занят делом – ел морковный пирог.

      – Ну, что, недомерок? – спросил он, жуя и роняя крошки на стол. – Не прогневил мастера Гриллама? Небось, в шею тебя вытолкал?

      – Смотри, – Гай сунул ему в нос рекомендацию. – Понял?.. Толстая рожа на тролля похожа!

      Писец едва не подавился пирогом и начал было вставать из-за стола, но Гай уже выскочил на площадь и забежал за угол. Там он присел на корточки и задумался, переводя дух.

      Делать нечего, придется последовать совету старого мастера и пойти по постоялым дворам. Обратно пути все равно нет, не в Обитель же возвращаться… В монахи Гай не собирался, а по достижении шестнадцати лет в Обители могли жить только монахи. Ну и ладно, буду писцом на постоялом дворе, решил Гай. Тролли не сожрали, а тут, чай, люди кругом… Подумав так, он ухватил за рукав пробегающего мальчугана со стопкой свежевыстиранного белья и грозно спросил:

      – Где здесь постоялый двор?

      Мальчуган шмыгнул носом и поведал, что все постоялые дворы в Диле находятся на берегу Салайны. Очевидно, так называлась мусорная река.

      – Идите вот по этому проулку, мастер, там дворы и начнутся…

      Тильт. Лесной лагерь

      Тильт очнулся во мраке.

      Кругом были звуки: что-то ритмично пощелкивало, громыхало, шелестело, поскрипывало. Потом кто-то приглушенно фыркнул, и тотчас рядом раздалось невнятное бормотание.

      Тильт не чувствовал своего тела. Только боль горячо пульсировала в затылке.

      Он попробовал пошевелиться, и не смог. Попробовал крикнуть – и не сумел.

      Он был совершенно беспомощен. Единственное, что он мог – это слушать…

      Бормотание cтихло.

      Потом что-то хлопнуло – так полощется флаг, так хлопает мокрая ткань на ветру. И Тильт понял: он в повозке.

      Громыхают по булыжнику ободы колес, скрипят плохо смазанные втулки, щелкают по мостовому камню подковы, дождь шелестит по просмоленному тенту фургона.

      Его куда-то везли. Связанного. С заткнутым ртом. На голове пахнущий старыми отрубями мешок – словно у приговоренного к смерти преступника.

      Трепыхнулось и провалилось к животу сердце. Страх сдавил горло, вмиг высушил глотку.

      Тильт замычал, захрипел, забился, чувствуя, как с болью оживает занемевшее тело,