Поступили в продажу золотые рыбки (сборник). Кир Булычев

носом и повел широкими плечами. – Артель старается, выполняет и перевыполняет план, бесперебойно снабжает вашу контору высококачественным товаром, а в ответ никакой благодарности. Я дойду до горсовета.

      – А хоть до Вологды, – отрезал Удалов. Содержание одной из бумажек в правом верхнем кармане пиджака человека с боксерским носом его очень заинтересовало. Подчистка на накладной была сделана грубо, невооруженным глазом видно.

      – Зачем так, товарищ Удалов, – огорчился старичок. – У нас все документы с собой. Лучший металл мы пустили на те задвижки. Опытных мастеров привлекли. Дней и ночей не спали. И всё, получается, впустую?

      – Погоди, – прервал его спутник. – Если чем недоволен – зачем по официальным каналам? Скажи мне, я скажу Порфирьичу, Порфирьич сделает.

      – Сделаю, – сказал старичок. – Всегда полюбовно.

      – А задвижки от ветра гнутся, – сказал Удалов. – Замки вилкой вскрыть нетрудно. Строительство дома отдыха сорвано. А товар вы налево пустили. Разве не так?

      – Не так, – убежденно возразил Порфирьич.

      – А три тысячи восемьсот нечестных рублей поделили между собой?

      – Какие деньги? – возмутился старичок.

      А у его спутника неожиданно выступил пот на лбу.

      – Сколько? – спросил он.

      – Три тысячи восемьсот как одна копеечка. Ведь до сих пор все ваши преступные расчеты у вас в кармане лежат. Карандашом написано: «Порфирьичу выделить семьсот двадцать. Шурову – триста. Удалову, если будет артачиться, сто в зубы». Разве не правда?

      Человек с шоколадными глазами потерял присутствие духа. Он вскочил со стула, схватился толстыми дрожащими пальцами за карман.

      – Продали! – воскликнул он.

      Порфирьич со стула не встал. Порфирьич побледнел. Даже глаза побледнели.

      – Три тысячи восемьсот? А мне семьсот двадцать? Так. Не будет тебе, бесчестный жулик, никакой пощады от народа ни на этом, ни на том свете, – сказал он тонким суровым голоском.

      – И заявление в милицию напишем сейчас же, – закончил Удалов, куя железо, пока горячо.

      – Я ничего не знаю, – сказал человек с боксерским носом, пытаясь сжевать вытащенную из кармана записку.

      Записка была на хорошей толстой бумаге и не жевалась.

      – Не поможет, – заметил Удалов. – В правом верхнем кармане пиджака Порфирьича лежит подчищенная накладная на листовую сталь.

      – Лежит, – подтвердил Порфирьич. – Лучше я сам сяду как невинный сообщник, но эту змею на много лет укатаю.

      – Правильно, – одобрил Удалов. – Он вас и раньше за нос водил.

      – Фи не шмеете! – прокричал с набитым ртом директор артели. – Я путу шалофаться!

      – Жалуйся, жалуйся, – сказал мстительно Порфирьич.

      – Некуда ему деваться, – согласился Удалов. – У вас же в портфеле неотразимая бухгалтерия.

      И, видя, что надо нанести последний удар и повергнуть противника в нокаут, Удалов постарался вспомнить, что говорят в таких случаях следователи в кино. Недавно слышанные