Бубновый валет. Владимир Орлов

я сегодня не услышал. Я лишь познакомился с несколькими частными свойствами вашей натуры. Никаких бумаг по поводу этого знакомства я подписывать не стану.

      – Куделин, Куделин, – посокрушался Сергей Александрович, – начитался ты воспоминаний репрессированных. Ладно. Иди. И учти. Наш с тобой разговор еще будет иметь последствия. При этом самые неожиданные.

      12

      Соколом я вылетел в свободы редакционных коридоров из кабинета Алевтины Семеновны Зубцовой. Экий я молодец! Молодец! Молодец! Молодец! («Возьми с полки пирожок!» – юркнуло детское дворовое выражение сороковых годов.) Или я был скакун Гаруна аль-Рашида, способный – без всадника – возноситься над снегами и льдами Крыши мира. (Экое дикое воспарение!) Но все равно я был молодец! Я не оплошал перед собеседователем Сергеем Александровичем Кочеровым, отнюдь, не оплошал.

      Мне хотелось сейчас же поведать о собственной доблести. Но кому? Всем! Нет, хоть кому-нибудь… Здравствуйте, но я же дал слово помалкивать. И похвастаться было нельзя.

      В армию погонят служить? Ну и хрен с ней, с армией! Никто в ярмо впрячь меня не сможет!

      – Что это ты, Василий, какой-то взъерошенный или воспламененный? – оценила меня Зинаида Евстафиевна. – Ну, если сохранил свое в себе, то и хорошо.

      – А вы, Зинаида Евстафиевна, – сообразил я, – из-за меня, что ли, пришли в десять часов?

      – Стала бы я из-за тебя, паршивца, время тратить, – проворчала Зинаида, будто смутившись, и быстро вышла из моей комнаты.

      Часа через полтора она снова зависла над моим столом.

      – Это чем же ты благотерпимую Алевтину Семеновну удручил? Она, обычно со мной молчаливая, заговорила. «Ваш-то парнишка, говорит (это ты – „мой парнишка“!), оказывается, невежливый грубиян!» Это кто же тебя грубияном воспитал? Ба, да ты уже и не воспламененный, а прокисший! Что ж, этого и следовало ожидать…

      И она опять покинула мой кабинет.

      А я действительно сидел прокисший. Чему я радовался-то, дуралей, в коридоре шестого этажа? Молодец и вольно-поднебесный скакун! Вот именно, что скакун из конюшен подневольных войск. Какие уж тут Гималаи души и свободы!

      Мне хотелось напиться.

      Я ни с того ни с сего стал рыться в своих бумажках и выволок из них клочок с записанным вчера адресом Обтекушина. Вот взять сейчас бросить все и отправиться отыскивать Обтекушина, а отыскав, с ним и напиться.

      Но он небось, если существует, сейчас на работе, а адрес его у меня домашний. Вечером же я, пока мне не сказали «Брысь!», должен был хотя бы из уважения к Зинаиде читать рабочие полосы.

      Все же я спустился в буфет и выпил две бутылки «Жигулевского». Но воровато выпил, в одиночестве, оглядываясь по сторонам, не показывает ли кто на меня пальцем.

      Беседа с Сергеем Александровичем продолжалась почти пятьдесят минут. Стало быть, до меня за три часа упорств Сергея Александровича в кабинет Алевтины Семеновны заводили четверых, в крайнем случае – пятерых. А в редакции больше семидесяти так называемых пишущих, то есть творческих работников (это не учитывая собкоров в республиках и во