Детоубийцы. Висенте Бласко-Ибаньес

улетали, но медленно, какъ бы чуя, что народъ этотъ мирный. Нѣкоторые пассажиры при видѣ ихъ раскраснѣлись отъ волненія. Какъ ловко можно было бы ихъ подстрѣлить! Почему запрещаютъ стрѣлять безъ разрѣшенія, какъ каждому захочется? И между тѣмъ, кауъ воинственные среди пассажировъ возмущались, со дна барки слышался стонъ больного, и Сахаръ, опаляемый лучами заходившаго солнца, проскальзывавшими подъ его зонтикъ, вздыхалъ, какъ ребенокъ.

      Лѣсъ, казалось, уходилъ къ самому морю, оставляя между собой и Альбуферой обширную низкую равнину, поросшую дикой растительностью, мѣстами разъединенной гладкою блестящей полосой маленькихъ лагунъ.

      Равнина носила названіе Санча. Среди кустарниковъ паслось стадо козъ, подъ присмотромъ мальчика, и при видѣ его въ памяти дѣтей Альбуферы воскресла легенда, давшая равнинѣ ея имя.

      Жители материка, возвращавшіеся домой, хорошо заработавъ въ дни жатвы, спрашивали, кто эта Санча, которую женщины называли не безъ страха, и жители озера разсказывали сосѣду – чужестранцу простую легенду, которую всѣ заучивали съ дѣтскихъ лѣтъ.

      Маленькій пастухъ, въ родѣ того, который шелъ теперь по берегу, пасъ когда‑то своихъ козъ на той же самой равнинѣ. Было это много, много лѣтъ назадъ и такъ давно, что никто изъ нынѣшнихъ обитателей Альбуферы не зналъ этого пастуха, даже дядюшка Голубь!

      Мальчикъ жилъ, какъ настоящій дикарь, въ одиночествѣ, и рыбаки, ловившіе въ озерѣ рыбу, слышали въ тихіе утренніе часы, какъ онъ кричалъ вдали:

      – Санча! Санча!

      Санча была маленькая змѣйка, единственная подруга, которая его провожала. На его крикъ подползала отвратительная гадина и пастухъ, подоивъ своихъ лучшихъ козъ, предлагалъ ей блюдце молока. Потомъ, когда солнце начинало припекать, мальчикъ мастерилъ себѣ дудку, срѣзая тростники, и наигрывалъ на ней нѣжные звуки, а змѣя у его ногъ то вытягивалась, то свивалась, какъ будто хотѣла танцовать подъ тонъ пріятной мелодіи. Иногда пастухъ развлекался тѣмъ, что уничтожалъ кольца Санчи и растягивалъ ее въ видѣ прямой линіи по песку, восхищаясь, какъ она нервными порывами снова свивалась въ кольцо. Когда, угомивщись этими играми, онъ гналъ стадо на противоположный конецъ равнины, змѣя слѣдовала за нимъ, какъ собачка, или обернувшись вокругъ его ногъ поднималась до самой его шеи и застывала въ такомъ положеніи, какъ мертвая, вперивъ свои алмазные глаза въ глаза пастуха, причемъ пушокъ на его щекахъ поднимался отъ шипѣнія ея треугольнаго рта.

      Жители Альбуферы считали его колдуномъ и не одна женщина, воруя дрова въ Деесѣ, при видѣ того, какъ онъ подходилъ съ Санчой вокругъ шеи, осѣняла себя знаменіемъ креста, какъ будто передъ ней предсталъ дьяволъ. Всѣ поняли, почему пастухъ, ночуя въ лѣсу, не боялся большихъ гадовъ, кишѣвшихъ въ кустарникахъ. Санча, т. е. дьяволъ, охраняла его отъ всякихъ опаоностей.

      Змѣя росла и самъ иастухъ возмужалъ, какъ вдругъ пропалъ изъ виду жителей Альбуферы… Говорили, что онъ пошелъ въ солдаты