Лиса. Личные хроники русской смуты. Сергей Стукало

сумерках и молчали. Сидели долго, не включая света. И мать и сын пытались успокоиться, но успокоение не приходило. Наверное, потому, что положение у них было безвыходным.

      В конце концов, Валерик уснул, а Мария ещё долго не решалась потревожить его сон.

      Она думала.

      Пару часов спустя молодая мать отстранила проснувшегося ребёнка и тяжело поднялась со стула. Разминая затекшие ноги, она прошлась по комнате, внимательно осматривая её и собирая оставшиеся от уехавшего жильца вещи. Побросав найденное в старую наволочку, прошла к буфету, открыла его дверцу и взяла с нижней полки стопку фотографий. Главный компромат.

      Не удержавшись, принялась их рассматривать. В чёрно-белых тонах, запечатленная на плотной фотографической бумаге, замелькала её ещё недавно яркая и счастливая жизнь. Перебиравшие фотографии пальцы дрожали, и дрожал подбородок. Подступили слёзы, но, после нескольких глубоких вдохов, Марии удалось взять себя в руки: «Всё, ушёл караван…»

      – Валерик, сыночек, когда вырастешь, постарайся жить так, чтобы у тебя в доме была радость. И не только по праздникам, а каждый день. Понял, золотко моё? Мы с тобой, на свою беду, узнали, каково оно, когда есть счастье… Теперь будем просто так жить. Без радости. И без счастья. На, посмотри. Может, что хорошее в памяти и останется… – Мария положила фотографии на кровать и вышла на кухню за эмалированным тазиком и спичками.

      Вернувшись, выхватила снимки из рук разглядывавшего их сына. Сложив их горкой на дне тазика, чиркнула спичкой. Не понявший её ожесточения и всего происходящего Валерка захныкал. Правда, разреветься в полный голос, как обычно, в этот раз он не решился.

      Потерянное счастье горело плохо, то и дело норовя погаснуть. Но, по прошествии получаса, оно всё же превратилось в чёрные скукоженные хлопья. Дождавшись, когда огонь погаснет, Мария схватила наволочку с вещами военпреда и выскочила за дверь. Отсутствовала она недолго. Вернувшись и вдохнув запах сгоревшей бумаги, Мария всё же расплакалась. Почувствовав изменение её настроения, Валерка всхлипнул, раз и другой, и вскоре, не удержавшись, присоединился к ней в полный голос. Потом, когда слёзы иссякли, они долго сидели крепко прижавшись друг к другу, и Мария зачем-то сказала строгим голосом, что слабыми они были в последний раз в жизни. Больше их слёз никто не увидит, как бы им ни было плохо. Не дождутся!

      – Придётся терпеть, Валерик, – заметила она. – Он тебе отец, а мне – муж, – и, утерев слёзы, добавила: – Да и не проживём мы одни, сынок…

* * *

      Папа Саша пришёл ранним утром. Дверь открыл без стука и, буркнув что-то неопределённое, уронил возле пустовавшей вешалки потёртый растрескавшийся чемодан и две связки книг. Шагнув в комнату, сбросил с плеч туго набитый вещмешок.

      И как всё это при такой хромоте без вчерашней палки донёс?

      Развязав горловину мешка, мужчина достал из него красивое шёлковое одеяло. Небрежно, словно брезгуя, кинул его на кровать.

      – Мать передала. Завтра ждёт нас к обеду. Внука захотела повидать… – сказал он и, иронично хмыкнув, добавил: – Во дворе работу провёл. Больше ни одна собака не тявкнет, –