Красавица и ее чудовище. Ева Никольская

покрыт белоснежный наряд.

      Где улыбка твоя? Жизнерадостность где?

      Платье порвано сверху, и ребра торчат.

      Твои руки раскинуты, взор как стекло.

      Смерть коснулась тебя поцелуем своим.

      Столько крови из вен среди роз натекло…

      Как же это случилось? Скажи, Лилигрим?

      Только в мертвых устах не появится звук.

      Ты ушла, не прощаясь, ушла навсегда,

      Ускользнула, как птица, из дрогнувших рук.

      А вчера говорила, что все ерунда.

      Твое нежное тело изодрано в кровь.

      Твоя брачная ночь стала пропуском в ад.

      Это плата такая у нас за любовь.

      Платье белое траурный сменит наряд.

      Он сидит на полу в изголовье твоем,

      Смерть в глазах его, холод и мертвая мгла.

      Эту ночь провели вы в каэре вдвоем.

      Ночь любви… Ты ее пережить не смогла?

      Лилигрим, моя Лили – хрустальный бутон.

      Не забыть мне твоих вдохновенных речей.

      Жениха ты любила… Но стоил ли он

      Крика ужаса, боли и смерти твоей?

      Упокойся же с миром, Земное дитя,

      Одинокое Сердце, познавшее страсть.

      В Карнаэл ты явилась, смеясь и шутя,

      Чтобы в каменных стенах навеки пропасть.

      Лилигрим… Моя фея, мой ангел, мой сон.

      Мой кошмар, моя память, отчаянья стон.

      Ты считала, что тем, кто любим, повезло?

      Ты ошиблась, малышка. Любовь – это зло.

      В розах черное платье. И муж твой – вдовец.

      Ты вчера улыбалась, идя под венец…

      Как же гадко на сердце и хочется взвыть.

      Никогда, Лилигрим, мне тебя не забыть.

      Дочитав последние строчки, Мэл скривилась. Опустив взгляд вниз страницы, наткнулась на сделанную месяцем позже приписку: «Восторженная мечтательница, бедная моя Лилигрим». А под ней, с обозначенной в скобках датой «полгода спустя», красовалась короткая, но весьма эмоциональная фраза: «Лили… Глупый и мстительный ребенок!» Девушка зло усмехнулась и мрачно добавила:

      – Лицемерная стерва, а не ребенок, твоя Лилигрим!

      – Сама такая! – дохнул ей в лицо порыв ледяного ветра, а колючий холод призрачной руки обжег щеку.

      Мэл вздрогнула, резко подняла голову и встретилась взглядом с холодными глазами покойницы. О демоны! Как она могла забыть, что произносить имя этой мертвой твари в Карнаэле противопоказано? Какие-то секунды полупрозрачная «фея» сверлила брюнетку колючим взглядом водянисто-зеленых глаз, после чего плавно развернулась и направилась к выходу, постепенно тая на ходу.

      – Где девчонка? Это твоя работа, да, Лили? – крикнула ей вслед брюнетка, лицо которой стало почти таким же белым, как у призрака.

      Ответом ей был тихий смех, от которого веяло могильным холодом. Девушка невольно поежилась, впала в прострацию, затем встряхнулась, покачала головой и снова начала ругаться. Сегодня она ставила один рекорд за другим: по глупости, по открытиям,