В тени малинового куста. Рута Юрис

пожилые спортсмены. На другом конце скамейки чирикали по-своему два китайца, перекусывая чем-то из бумажных пакетов с иероглифами.

      В парке действительно было чудесно. Та самая благодать, о которой мне твердила бабуля, сердясь, что я ничего не понимаю.

      А кто понимает в жизни? Поднимите руки! Нету таких! Увы…

      И что я скажу Леше?

      Тут я вспомнила про записку, которую оставила мужу на подушке в номере отеля и подумала: «Разве можно быть такой дурой в двадцать пять лет!»

      Меня словно сдуло ветром со скамейки, и я помчалась к выходу, ловить такси.

* * *

      Портье остановил меня, когда я бежала мимо него к лифту. Он наклонился, и вытащил из-за своей стойки чудесный букет.

      – To you, please.

      – My husband?

      – I don’t know...

      Я разглядывала такие чудесные белые лилии: «Васильков нет…»

      – I don’t understand, – cказал портье.

      – Sorry, – и я медленно пошла к лифту, придумывая, что я могу сказать мужу.

      Nothing...

* * *

      Муж был в номере. На столике у дивана стояло шампанское, два фужера и коробка конфет. Две красных свечи с бантами сгорели на две трети. Значит, он ждет меня уже давно.

      Я прошла в спальню и посмотрела на подушку. Записки не было. Поставив цветы в вазу, я вернулась в гостиную и села рядом. Муж нежно обнял меня. Какой предательницей я себя почувствовала! Сгореть бы от стыда!

      – Лапушка, устала?

      – Ага… Моя усталость называется – Big Apple... Идиотизм! – я вымученно улыбнулась.

      – Что-то случилось?

      – Нет, – соврала я, – гуляла в Центральном парке, собирала материал для статьи.

      Леша наполнил бокалы шампанским и достал из кармана пиджака бархатную коробочку. «Tiffany» – это название тогда мне ни о чем не сказало, а фильм «Завтрак у Тиффани» я не видела. Внутри на атласе лежали три жемчужных слезки. Серьги и подвеска.

      – Завтра рано утром у нас экскурсия, а в пять вечера мы улетаем. Может, пойдем, погуляем, попрощаемся с городом?

      – Нет, я не хочу. Душ и спать.

      Муж вынес меня из душа в махровой простыне и нежно уложил на кровать. Погасив свет, лег рядом, и я прижалась к нему. Я думала, что всю ночь буду плакать…

      А за окном шумел город. Это был чужой город. Это был Женькин город. Это был город, который я возненавидела.

* * *

      Рано утром мы поднялись всей группой на одну из башен-близнецов. Нью-Йорка. Чужой город расстилался внизу колючим ковром своих небоскребов, зеленым пятном Центрального парка. Ярко светило солнце, отражаясь в воде залива со статуей Свободы. А небо над нами было цвета индиго.

      Где-то там, внизу, в переплетении улиц, всех этих стрит и авеню, ходил Женька.

      Я подошла краю и встала на железное ограждение. Секунда – и я, раскрыв руки, словно крылья, прыгнула вниз. Маленькой синичкой я кружила над этим удивительным городом. Пролетев через Бруклинский мост, оказалась на русской торговой улице на Брайтон Бич. Покружив немного, я подлетела к окну над хлебным магазином и села на форточку.

      В комнате сидел Женька со своей женой и ее родителями. Я цвиркнула,