Без огня. Александр Миронов

развернул его, как свиток.

      О, бесконечностью не тешь

      и совпади, дитя, с развязкой,

      моста – попрек, хребта – промеж

      окончись бесконечной Пасхой.

      1966

      ***

      А может быть, скажите, мясо

      прикрыто занавесом музыкальным?

      Быть может, ухо наше слышит,

      что мы должны вкушать не помня —

      чечетку дня и рукоятку полдня,

      кровавый почерк полуночной мыши.

      12 февраля 1969 года

      ТОСКА БЫЛЫХ ВРЕМЕН

      Помнишь, друг мой верный Боткин,

      как бывало пел Тургенев

      голосом своей подруги,

      как кузнечик стрекотал.

      Помнишь, друг мой Феоктистов,

      к нам пришел однажды пристав,

      все бумаги переделал

      на казенные счета.

      Помнишь нас и помнишь вас,

      мы летали, как бутылки

      в честь графини Салиас,

      такой затейливой кобылки.

      Открывался нам простор,

      озорной и неприличный,

      пел Тургенев непривычный,

      красный высуня язык.

      Боткин Шумана играл,

      головой биясь о клавишь,

      он говорил: «Я либерал!

      Время, ты нас не исправишь!»

      Но время всех исправило.

      Пристав свистнул вдруг кнутом.

      Он у гравини Салиас служил домашним котом.

      Опрокинулся рояль

      и забрызгал кровью дам,

      все закричали: «В Нотр-Дам!

      Такой России нам не надо!»

      «Господа, – сказал лакей Бертрам,—

      извольте выпить чашку шоколада».

      Тут, откуда ни возьмись,

      цесаревич молодой

      жопой вверх и жопой вниз

      заплясал, как козодой,

      с розой чайною в устах.

      Зашептали дамы: «Ах! —

      И пустили по рядам.—

      Какой он бог сегодня, право!»

      «Господа, – сказал лакей Бертрам,—

      мы отменили крепостное право!»

      Ну, Тургенев, наша взяла!

      Ну, Феоктистов, наша взяла!

      Ну, Боткин, наша взяла!

      Сейчас товарищ Бертрам называется Федором.

      Он коммунист, 1903 года рождения, участник трех

      революций, хороший товарищ в быту и лирический

      тенор.

      11 декабря 1969 года

      ***

      Я знаю, Отчизна, мне страшно с тобой повезло.

      Премудрости бездна твое родовое стекло.

      Зловещая линза разлетов твоих и кривизн,

      глухая отчизна среди говорящих отчизн.

      Послушай, все тот же заморский поет соловей.

      Древесное ложе любого указа верней.

      Утроба до гроба – тобою воспетая жизнь,

      а смерть – пробужденье в забытой Отчизне отчизн.

      Какая услада – учиться, работать и петь.

      Для этого надо поглубже забрасывать сеть.

      В реке Бормотухе, видать, караси хороши,

      и так хлебосольно село Настучи-Повяжи,

      что ешь, а не хочешь – и в ухо, и в глаз, и в ребро,

      а после, как кончишь, так сходишь опять же добром.

      Случись тут ни к месту ни к стати недобрая весть