Савва (Ignis sanat). Леонид Андреев

им несчастных. Здесь в монастыре скоро будет праздник…

      Савва. Знаю.

      Липа. Тут есть икона Спасителя с трогательною надписью: «Приидите ко мне все труждающиися и обремененныи…»

      Савва. «…И Аз упокою вы». Знаю.

      Липа. Она считается чудотворною, и ты пойди тогда посмотри. Точно река притекает к монастырю, точно море подходит к его стенам – и все это море из одних человеческих слез, страданий, горя. Какие уроды, какие калеки! Я потом хожу как сумасшедшая, я во сне их вижу. Есть такие лица, с такою глубиною страдания, что их никогда не забудешь, сколько ни живи. Ведь я прежде была веселая, Савва, пока не увидела всего этого. Здесь каждый год бывает один, по прозвищу царь Ирод…

      Савва. Он уже здесь. Я видел его.

      Липа. Да, видел?

      Савва. Да. Лицо трагическое.

      Липа. Он давно, в молодости еще, убил как-то нечаянно своего ребенка и с тех пор все ходит. У него ужасное лицо. И все они ждут чуда…

      Савва. Да. Есть кое-что похуже неизбывных человеческих страданий.

      Липа. Что?

      Савва (небрежно). Неизбывная человеческая глупость.

      Липа. Не знаю.

      Савва. А я знаю. Ты здесь видишь только клочок жизни, а если бы ты увидела, услышала ее всю… Первое время, когда я читал их газеты, я смеялся и думал, что это нарочно, что это издается в каком-нибудь сумасшедшем доме, для сумасшедших. Но нет, это серьезно. Это серьезно, Липа! И тогда моей мысли стало больно – невыносимо больно. (Прижимает пальцы ко лбу.)

      Липа. У тебя болела голова?

      Савва. Нет. Это особенная боль, ты ее не знаешь. Ее знают немногие. И испытать ее – все равно что пройти сквозь смерть: все остается по ту сторону. Я, Олимпиада Егоровна, видите ли, умер однажды – умер и воскрес.

      Липа. Ты говоришь загадками.

      Савва. Разве? А мне кажется, так просто. Только вот что немного странно: почему так жаждете вы все воскресения Христа? Хорошо, конечно, если Он придет с медовым пряником, а если вместо того Он бичом по всей земле: вон, торгующие, из храма!

      Липа (удивленно). Как ты говоришь про Христа!

      Савва. С большим уважением. Но дело не в этом, а в том, видишь ли, что вот тогда я и решил – уничтожить все.

      Липа. Что ты говоришь?

      Савва. Ну да, все. Все старое.

      Липа (в недоумении). А человека?

      Савва. А тебе человека жалко? Останется, не бойся. Ему мешает глупость, которой за эти тысячи лет накопилась целая гора. Теперешние умные хотят строить на этой горе, – но, конечно, ничего, кроме продолжения горы, не выходит. Нужно срыть ее до основания – до голой земли. До голой земли – понимаешь?

      Липа. Я не понимаю тебя. Ты так странно говоришь!..

      Савва. Уничтожить все: старые дома, старые города, старую литературу, старое искусство. Ты знаешь, что такое искусство?

      Липа. Да, конечно, знаю. Картины, статуи… Я бывала в Третьяковской галерее.

      Савва. Ну вот, Третьяковская галерея и другие поважнее которые. Там есть