Кровать любовницы. Тиана Веснина

p>Сколько тайн, жгучих и невероятных, − у каждой кровати.

В горах. В.Гофман.

      ЧАСТЬ I

      ГЛАВА 1

      Она окинула беглым взглядом стены, потрогала их и подумала, что начать свою статью с описания того места, где она находится, будет интересным ходом. Подойдя к двери и сразу даже не удивившись, что та оказалась закрытой, спокойно потянула ручку вниз. Но дверь не поддалась. Она потянула сильнее.

      – Эй! Алло! Кто-нибудь! Меня здесь закрыли! Эй!.. Черти что, – пробормотала под нос и стала стучать по двери тыльной стороной кулака. Вдруг вскрикнула и, поднеся кулак ко рту, провела по нему языком. – Странно!

      Она дотронулась до стены и опять вскрикнула, обжегши пальцы. Ощутив жар, исходящий отовсюду, испугалась:

      – Эй! – закричала изо всех сил. – Вы что, с ума сошли?!

      Пот заливал ей глаза, уши горели, кожа краснела на глазах… и боль, пронзительная, лишающая разума боль поедала ее. Она горела не в пламени, а в огненной температуре воздуха.

      – По-мо-ги-те!.. – вопила она, присев от натуги. – По-мо-ги-те!..

* * *

      На улице было душно. Солнце палило жестоко, не по-майски. Лобовые стекла и крыши автомобилей ярко сверкали и создавали мираж быстро несущейся реки.

      Спрятавшись в тени, падающей от здания, она вынула из сумки пудреницу и подправила макияж. Придав, по возможности, легкость походке, направилась к расположенному на углу магазину с вывеской «Московская сдоба. ШестовЪ и сынЪ».

      Беглым, но цепким взглядом окинула витрину. «Со вкусом. С выдумкой. Неплохо», – отметила про себя и толкнула дверь. Раздался мелодичный звон колокольчика, будто особый знак перехода из настоящего в прошлое, и, действительно, она точно очутилась в конце 19-го века. Даже свежий кондиционированный воздух, казалось, дул оттуда, из глубины столетий.

      Вдоль стены тянулся широкий прилавок с мраморной крышкой, от него в обе стороны шли витрины со всевозможными хлебами и сдобой. У больших, полузакрытых тяжелыми шторами окон были расставлены столики, за которыми сидели посетители и пили чай с булочками, испускающими сладостный аромат ванили.

      – Я к Петру Федоровичу, – бросила она вопросительно взглянувшему на нее продавцу и открыла дверь служебного входа.

      Петр Федорович, увидев гостью на пороге своего кабинета, вышел из-за письменного стола и протянул ей навстречу руки.

      – Неллечка! Нет слов, чтобы выразить свое восхищение вашей пунктуальностью.

      Она игриво скорбно опустила губы и вздохнула:

      – Увы, приходиться: работающая женщина.

      – Нет-нет! Это вежливость королевы! – он взял ее маленькую ручку и поцеловал. Нелли звонко, чуть приподняв плечи, хохотнула от прикосновения его бороды.

      – Прошу, прошу, – приглашающим жестом указал Петр Федорович на большое старинное кресло.

      Пока он давал указания секретарше, Нелли из-под ресниц разглядывала его: высокий, что называется благородный лоб, небольшая борода, умные, насмешливые глаза. Сам плотный, крепкий. Невольно возникала ассоциация – образованный русский купец позапрошлого века.

      – Я так рад, что вы откликнулись на мое приглашение, – начал Петр Федорович. – Никто, кроме вас, не сможет передать амбьянс, – произнес он по-французски в нос, – моего бутика, лавки, если хотите. Пишите от души! – с шутливым пафосом воскликнул он. – Я позвоню главному, чтобы вашу статью не посмели сократить даже на запятую.

      – О-о! – протянула Нелли не в силах скрыть своего восхищения перед подносом с соблазнительной сдобой, который внесла секретарша.

      Девушка расставила тарелки с угощением, разлила чай и ушла. А Петр Федорович, как писали в старину, открыл дверцу темного дерева шкапика и вынул бутылку.

      – Чай надо пить с ромом. – Он влил немного в чашки. – Оценили букет, а?! – спросил через мгновение.

      Нелли лишь покачала головой.

      – Даже у меня нет слов.

      Шестов оценил ее тонкий юмор, ибо Нелли Мутыхляева среди журналистов славилась своим многословием.

      – А теперь прошу отведать сдобу от Шестова и сына.

      – Ой! Я же на диете, – кокетливо проговорила она, впившись взглядом в одну чрезвычайно аппетитную штучку. – Ну да, ладно, разве что вот эту только попробую.

      – А! Это «chausson aux pommes», – с удовольствием пояснил Петр Федорович. – Если перевести с французского, а он все-таки, как не крути, облагораживает наш могучий русский язык, то будет звучать не очень аппетитно: «туфля, тапок с яблоками».

      – Н-да, – поморщилась Мутыхляева, мгновенно представив себе потный разношенный домашний тапок с соответствующим запахом.

      В советские времена, когда разуваться в квартире было в порядке вещей, хозяева предлагали гостям вот такие − как они ласково называли их − домашние тапочки. У Нелли до сих пор осталось то отвратительное ощущение, когда летом приходилось всовывать свои босые ноги в эти заскорузлые, мерзкие тапки.

      – В самом