На первом дыхании (сборник). Владимир Маканин

и смотрели по телевизору что-то предхоккейное.

      – А как же Галька? – вдруг спросил он. – Ты на самолет, а она?

      Я уж думал, обойдется – думал, что улечу без разговоров.

      – Вот это работенка! – сказал я о хоккеисте, который на разминке вдруг швырнул шайбу через весь телеэкран.

      – А как Галька?.. Чего ты молчишь?

      И тогда я рассказал. Пришлось. Бученков спросил:

      – А что дальше? Галька выйдет замуж за этого усатого хирурга?

      – Видимо, да, – сказал я как можно небрежнее.

      – Не понимаю.

      – Чего ты не понимаешь?

      – Бился за нее, бился. И вдруг – смываешься.

      Я объяснил. Была замужем, жила с Еремеевым – это все ошибки и мелочи, это не препятствие. Во всяком случае, для меня это не смертельно. А теперь она любит, и это совсем другое дело. Это как под поезд попасть. И теперь делать мне здесь нечего.

      Мои слова были толковы и точны. И смысл был. И логика. Все было, правды не было. Потому что на самом-то деле я о Гальке пока не думал. Ни разу еще не подумал с тех пор, как увидел ее и рядом с ней усача хирурга в окружении воркующих теток. Я откладывал на после. Откладывал и откладывал.

      – А как Еремеев? Муж ее?

      – Молчит.

      – Мучается? – интересовался Бученков подробностями.

      – Наверняка. Я видел – сидит и без передышки в подкидного режется.

      – И ничего не предпринимает?

      – А что тут предпринять можно? Он ведь тоже как под поезд попал… Чаю еще заварить?

      – А не будем всю ночь ворочаться?

      – Да ну!

      Кончался первый период. Команда играла в меньшинстве, трибуны ревели, и наш телевизор ревел их ревом – хоккей и зритель, так уж оно задумано. Я пошел выключить газ под уже закипевшим чайником и только поэтому, отдалившись и отделившись от шума, уловил, что в дверь позвонили. Звонок.

      Звонок был негромкий. Одноразовый. Бученков, припавший к телевизору, его попросту не слышал.

      Я нес чайник. Поставил его на коврик у двери, чтоб освободить руки, и открыл. Передо мной стоял парень. Самый обыкновенный.

      – У меня тут вещичка, – сказал он.

      – Что?

      – Вещичка импортная. Хочешь глянуть?

      И вот удивительно. Никогда не покупал я вещичек. Не покупал, не знал этого дела, да и вообще довольно равнодушен к шмоткам. Однако я кивнул ему и вышел на лестничную клетку.

      Я вышел, и в ту же секунду (не минуту, а именно секунду) мне стало плохо. Удар пришелся куда-то в область виска. Бил не тот, к которому я вышел, а второй – сбоку. Всего их было трое.

      Дверь они прикрыли. Так что кино продолжалось в полной тишине на просторной лестничной клетке. И не появилось ни души. Люди были заняты хоккеем. К тому же я не кричал, уже не смог. Я помню удар в сплетение такой силы, что мне показалось, что все кончено. И помню удар поперек спины, это когда я заваливался. Тут я уж точно знал, что отдал богу душу. Били велосипедной цепью.

      Но я не отдал душу. Я даже зачем-то попытался встать – и встал – и опять очень скоро улегся.

      Потом я лежал, пускал пузыри разбитыми губами.