Украденная невеста. Бренда Джойс

его домом. Зеленые лужайки и живописные сады были так красивы, что многие британцы летом приезжали специально и просили разрешения хозяев взглянуть на имение. Иногда им разрешалось осмотреть господский дом, если граф с женой были в своей резиденции.

      Его трясло. Нет, это Шон О’Нил вырос там. А теперь он Джон Коллинз.

      – Вы побледнели как бумага, – сказал Макбейн. – Так я могу идти?

      Но Шон уже не слышал его.

      По утрам уроки по точным и гуманитарным наукам, потом уроки фехтования, уроки танцев и этикета. После обеда верховая езда. Их было пятеро, все молоды, хороши собой, сильные, умные, знатные и немного надменные. И там была Эль.

      – Коллинз!

      Он снова очутился в Корке и осознал, что все еще прижимает Макбейна к стене. Он позволил себе впустить воспоминания о том прошлом, которое больше ему не принадлежало. Он отпустил Макбейна и облизал пересохшие губы. Пора возвращаться в дом сапожника.

      – Там… будет свадьба?

      – Да, очень важное событие.

      Шон закрыл глаза. Он не должен был думать о тепле, семье и безопасности. Слишком поздно.

      У него был родной брат, жена брата и племянница, мать, отчим и трое сводных братьев и еще Эль. Стоит приоткрыть ворота для прошлого, как воспоминания хлынут, и их не остановить. Тогда невозможно будет покинуть свою страну. Его поймают и повесят. Но родные лица, слегка размытые, уже вставали в воображении. Брат – капитан королевского флота, отчим – влиятельный граф, элегантная мать, три сводных брата и девочка с двумя косами, худенькая, длинноногая.

      Он отступил от Макбейна, по его лицу заструился пот. Макбейн обиженно одернул на себе сюртук и снова озабоченно взглянул на Шона:

      – Как вы себя чувствуете?

      Макбейн упомянул о невесте.

      – Кто… выходит замуж?

      Макбейн снова удивился.

      – Элеонора де Уоррен. Вы знаете семью?

      Эль стояла на пороге его комнаты в Аскитоне, волосы забраны в одну косу, одетая в одну из его рубашек и бриджи Клиффа.

      – Что ты так долго возишься? – нетерпеливо спросила она. – Мы едем на пикник. Ты обещал, что мы поедем на утес Долана. Все готово, и собаки ждут.

      Он пытался вспомнить, сколько ей лет. Это было перед ее первым сезоном в Лондоне. Тринадцать, четырнадцать. И она была высокой и худенькой.

      – Леди не врываются в комнату джентльмена, Эль.

      Он стоял с голой грудью перед зеркалом и теперь потянулся за рубашкой.

      – Но ты ведь не джентльмен, верно? – Она ухмыльнулась.

      Он спокойно застегивал пуговицы на рубашке.

      – Нет, это ты – не леди.

      – И слава богу!

      Он пытался сдержать смех.

      – Не упоминай имя Господа всуе.

      – Почему? Ты поступаешь хуже – бранишься, когда сердишься. Мужчинам разрешено говорить бранные слова, а леди должны лишь вилять бедрами при ходьбе и носить дурацкий корсет.

      Он оглядел ее худую фигурку.

      – Ты никогда не станешь носить корсет.

      – И очень хорошо! – Но по ее лицу было заметно, что