Грубиянские годы: биография. Том I. Жан-Поль

сросшихся воедино и окостеневших членов революционного трибунала, можно сказать, навесил на лицо висячий замок курительной трубки и играл здесь главенствующую роль; далее: что Лукас поместил свою голову над столом, подпирая ее руками, словно кариатидами, думая над каждым вопросом, и благодаря такой позе его матовые серые глаза и бескровное лицо ученого – по крайней мере, оно выглядело бескровным из-за покрывающего загорелую кожу мертвящего слоя пудры – оказались очень хорошо освещенными, как и его нескончаемый военный поход под дождем против собственной судьбы; далее: что Вероника, молитвенно сложив на животе руки, стояла очень близко к сыну и переводила смиренный женский взгляд, будто желающий проникнуть в тайны дурацких мужских тайных сообществ, с экзаменатора на экзаменуемого и обратно; и наконец: что Вульт, тихо чертыхаясь, сидел среди незрелых еще плодов дикой яблони, а рядом с ним – поскольку все читатели сейчас тоже заглядывают через окно в комнату – примостились на соседних ветвях все десять немецких имперско-читательских областей, или читательских округов, то бишь много тысяч читателей и душ, относящихся ко всем сословиям, которые, соединившись столь тесно на одном дереве, являют собой довольно-таки смехотворный вид. – Все с великим нетерпением ожидали начала экзамена, но нетерпение Кнолля было наивеличайшим, поскольку он надеялся, что невежественные ответы испытуемого – в соответствии с тайными статьями завещания – на много месяцев отсрочат получение им наследства или причинят наследнику еще худший вред.

      – Как зовут господина экзаменуемого? – начал (мы уже это знаем) Кнолль.

      – Петер Готвальт, – ответил обычно застенчивый Вальт на сей раз удивительно непринужденно и громко.

      Любимый, но улетевший от него богочеловек еще заставлял восторженно вздыматься его грудь; после таких встреч, как и в пору первой любви, все прочие люди хотя и становятся нам ближе и дороже, но словно мельчают в наших глазах. Вальт думал сейчас больше о Платоне, чем о Кнолле и о себе; он мечтал, что наступит час, когда можно будет обсудить недавнюю встречу с Гольдиной. «Петер Готвальт», – так он ответил.

      – Нужно еще прибавить: Харниш, – вмешался его отец.

      – А как зовут родителей испытуемого, и где он родился? – спросил Кнолль.

      Вальт тут же дал исчерпывающие ответы.

      – Родился ли господин Харниш в законном браке? – спросил Кнолль.

      Готвальт от стыда не смог вымолвить ни слова.

      – У нас есть свидетельство о крещении, – вмешался шультгейс.

      – Я спросил это только порядка ради, – успокоил всех Кнолль и продолжил расспросы.

      – Сколько вам лет?

      – Столько же, сколько моему брату Вульту (сказал Вальт): двадцать четыре.

      – Двадцать четыре года, – поправил его отец.

      – Какого вероисповедания? – Где учились? (И так далее.)

      В хороших ответах – пока – недостатка не ощущалось.

      – Кого из авторов работ о деловых контрактах читал господин Харниш? – Сколько персон требуется для проведения