Вовка – брат волшебника. Александр Охотин

остался в своем духе:

      – Ну что, щенок?! Духу не хватило прыгнуть?!

      – Я не щенок? – ответил Вовка, – Я же вас не обзываю по-всякому, Геннадий Олегович. Почему же вы меня обзываете?

      Сказал он это очень спокойно, даже сам удивился. А Гоблин взревел:

      – Ты как со мной разговариваешь!

      – Как умею, Геннадий Олегович, по-русски. Я так со всеми разговариваю. И вообще, Геннадий Олегович, почему вы думаете, что я куда-то хотел прыгать? Что ли я совсем дурак? Я просто заперся на крыше, чтобы мне не мешали думать.

      – Тебе?! Думать?! Тебе не положено думать! За тебя думать есть кому, а тебе думать нечем и не о чем.

      – Как это нечем? Головой. И почему не положено? Что ли головой только есть положено? Думать никому не запрещено, вот я и думал.

      – О чем ты, ворюга, мог думать?

      – Я придумывал, как отстоять правду, доказать, что я не ворюга. А если из-за всякой ерунды бросаться с крыши, порядочных людей на Земле не останется, останутся одни гады.

      Вовка теперь знал, что не прогнется, что будет отстаивать правду, как когда-то это делал отец. А Гоблин, услыхав то, что сказал Вовка, замолк и так и стоял, выпучив глаза. Он, порой, соображал туго, вот и в этот раз Вовкин «глубокомысленный ответ» поставил его в тупик. Он, видимо, никак не мог понять, какие гады имелись в виду, о каких порядочных людях говорит Вовка. А директор все понял:

      – Муравкин, что ты себе позволяешь?! Почему грубишь взрослым, тем более своим наставникам?!

      – Арсений Ильич, что ли, я грубил кому? Я просто сказал, что было на самом деле. Я там заперся, чтобы мне не мешали думать. Вы же не хотите, чтобы я говорил не то, что думаю?

      – Да, Муравкин, трудно с тобой разговаривать. Ладно, пошли в столовую. Позавтракаешь, а потом поговорим о том, что ты вытворяешь.

      – Не-а, я не пойду в столовую.

      – Это еще почему?

      – Арсений Ильич, что ли, вы забыли? Я же лишен завтрака. Да, а еще обеда и ужина. Отменять распоряжение Геннадия Олеговича непедагогично. Вот на полдник, если не возражаете, я схожу. Ведь про полдник Геннадий Олегович сказать забыл.

      Теперь в ступор впали оба, и Гоблин, и директор. А есть, почему-то, и правда не хотелось. Можно было подумать, что привидевшийся ему обед, да и ужин тоже, были настоящими. Вовка действительно был сыт, поэтому пойти в столовую отказался наотрез:

      – Можете меня силой в столовую притащить, – сказал он, – но есть вы меня все равно не заставите. Ведь не будете же вы силой заталкивать мне в рот еду.

      – Так это что же получается… – спросил директор, – голодовка?

      – Нет, что вы, Арсений Ильич. Просто, я не хочу подрывать авторитет Геннадия Олеговича. Если он решил меня наказать, а вы это отмените, то я могу подумать, что Геннадий Олегович неправ. А так, получается, что он как будто бы прав.

      – Что значит это, – «как будто бы»?! – заорал Гоблин, который уже отошел от устроенных Вовкой переживаний.

      – А «как будто бы» и означает то, что означает. Что ли, вы, Геннадий Олегович, не знаете, что я никаких сумок не крал? Что ли, не