Вовка – брат волшебника. Александр Охотин

и которые куда-то пропали, когда умерла мама…

      Воспоминания прервались криком Геннадия Олеговича, вошедшего в зал вместе с учителями и воспитателями:

      – Вот он голубчик! Полюбуйтесь на этого негодяя! Ну, ворюга, где деньги?!

      – Какие деньги?

      – Те, что были в украденной тобой сумке, и не смей отпираться!

      – Не крал я никаких сумок.

      – Я велел не отпираться!

      – Я и не отпираюсь, не от чего мне отпираться. Я эту сумку первый раз в жизни вижу.

      – И у тебя еще хватает совести отпираться и говорить, что не ты украл деньги! Все видели, что эта сумка лежала у тебя под матрасом! Как она там оказалась, если ты, гаденыш, ее не крал?! Может я ее тебе под матрас положил?

      Какая-то буря поднялась в душе. С Вовкой такого еще не было. Он и раньше не любил Гоблина. Хотя, кто из воспитанников его любил? Даже физрук Евгений Иванович недолюбливал Блинова. Но такой ненависти, как сейчас, Вовка никогда и ни к кому не испытывал. Он готов был вцепиться в Гоблина, рвать, царапать, кусать его зубами, как хищник.

      – Может и ты!!! – закричал он. – Потому что ты гад и фашист!!!

      На мгновение наступила мертвая тишина. Все просто обалдели от «такой дерзости». Только Антонина Александровна сказала очень тихо:

      – Вова, я от тебя этого не ожидала. Разве я тебе сделала что-нибудь плохое? Я же всегда ко всем относилась по-доброму, и к тебе тоже. А ты так со мной поступил.

      – Я не крал, Антонина Александровна, – сказал Вовка. – Я не вор и никогда им не стану, хоть кое-кому и хочется показать, что я вор.

      – Вот видите, Антонина Александровна, к чему приводит ваш либерализм! – орал Блинов, а орал он так, что Вовка чуть не оглох от его крика. – Я сколько раз Вам говорил, уважаемая Антонина Александровна, что с этими мерзавцами нужно быть жестче!

      – Ты сам мерзавец! – закричал Вовка.

      Еще пять минут назад он не думал, что может так сказать Блинову или еще кому-то из взрослых, но теперь что-то словно перевернулось внутри, обида была невыносимой. Блинов ведь знал, что Вовка тут ни при чем. Знал, конечно знал, Вовка это чувствовал. Слезы душили его, он не смог удержаться и разревелся. Все затихли, услыхав, как Вовка обозвал Блинова, все притихли, кроме Гоблина. А Блинов орал, брызгая слюнями, не стесняясь в выражениях. Он готов был убить Вовку, и, наверное, так бы и поступил, останься они один на один.

      «Спустив пар», Блинов отдышался и сказал:

      – Сегодня, Муравкин, за свой мерзкий поступок и за грубость по отношению ко мне, ты лишаешься завтрака, обеда и ужина! Но это еще не все! Когда все позавтракают, мы соберем линейку. Ты, стоя передо мной на коленях, извинишься за нанесенные оскорбления! И добровольно! Слышишь?! Добровольно сознаешься в своем ужасном поступке! И в том, что деньги ты потратил на сигареты и пиво!

      – Геннадий Олегович, – робко произнесла Антонина Александровна, – может, следует разобраться? Вдруг, это и правда – не он.

      – Вы с ума сошли, Антонина Александровна! В чем тут разбираться?!