Так говорил Заратустра. Фридрих Ницше

я нашел его серьезным, веским, глубоким и торжественным: это был дух тяжести, благодаря ему все вещи падают на землю.

      Убивают не гневом, а смехом. Вставайте, помогите нам убить дух тяжести!

      Я научился ходить; с тех пор я позволяю себе бегать. Я научился летать; с тех пор я не жду толчка, чтобы сдвинуться с места.

      Теперь я легок, теперь я летаю, теперь я вижу себя под собой, теперь Бог танцует во мне.

      Так говорил Заратустра.

О дереве на горе

      Заратустра заметил, что один юноша избегает его. И вот однажды вечером, когда шел он один по горам, окружавшим город, названный «Пестрая корова», он встретил этого юношу сидевшим на земле, у дерева, и смотревшим усталым взором в долину. Заратустра дотронулся до дерева, у которого сидел юноша, и говорил так:

      «Если б я захотел потрясти это дерево своими руками, я бы не смог этого сделать.

      Но ветер, невидимый нами, терзает и гнет его, куда он хочет. Невидимые руки еще больше гнут и терзают нас».

      Тогда юноша встал в смущении и сказал: «Я слышу Заратустру, я только что думал о нем». Заратустра отвечал:

      «Чего же ты пугаешься? С человеком происходит то же, что и с деревом.

      Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу».

      «Да, ко злу! – воскликнул юноша. – Как же возможно, что ты открыл мою душу?»

      Заратустра засмеялся и сказал: «Есть души, которых никогда не откроют, разве что сперва выдумают их».

      «Да, ко злу! – воскликнул юноша еще раз.

      Ты сказал истину, Заратустра. Я не верю больше в себя самого, с тех пор как стремлюсь я вверх, и никто уже не верит в меня, – но как же случилось это?

      Я меняюсь слишком быстро: мое сегодня опровергает мое вчера. Я часто перепрыгиваю ступени, когда поднимаюсь, – этого не прощает мне ни одна ступень.

      Когда я наверху, я нахожу себя всегда одиноким. Никто не говорит со мною, холод одиночества заставляет меня дрожать. Чего же хочу я на высоте?

      Мое презрение и моя тоска растут одновременно; чем выше поднимаюсь я, тем больше презираю я того, кто поднимается. Чего же хочет он на высоте?

      Как стыжусь я своего восхождения и спотыкания! Как потешаюсь я над своим порывистым дыханием! Как ненавижу я летающего! Как устал я на высоте!»

      Тут юноша умолк. А Заратустра посмотрел на дерево, у которого они стояли, и говорил так:

      «Это дерево стоит одиноко здесь, на горе, оно выросло высоко над человеком и животным.

      И если бы оно захотело говорить, не нашлось бы никого, кто бы мог понять его: так высоко выросло оно.

      Теперь ждет оно и ждет, – чего же ждет оно? Оно находится слишком близко к облакам: оно ждет, вероятно, первой молнии?»

      Когда Заратустра сказал это, юноша воскликнул в сильном волнении: «Да, Заратустра, ты говоришь истину. Своей гибели желал я, стремясь в высоту, и ты та молния, которой я ждал! Взгляни, что я такое, с тех пор как ты явился к нам? Зависть к тебе разрушила меня!» – Так говорил юноша и горько плакал. А Заратустра обнял его и увел с собою.

      И когда они вместе прошли