Вьюга юности. Ксения Беленкова

во все стороны, на сковороде что-то шипело и корчилось.

      – Ну как там? – Людкина мама с надеждой глянула на Сашу.

      – Переживает…

      – Конечно, переживает! Еще бы не переживать: связалась с каким-то нахалом. Он мне еще дверьми будет хлопать…

      – На самом деле Макс неплохой парень, – робко вставила Саша. – Шахматами увлекается…

      – Пусть чем угодно увлекается, только не моей дочерью. – Тут Людкина мать с подозрением посмотрела Саше в лицо. – Уж не защищать ли свою подружку ты сюда пришла?

      Саша попятилась, а на нее уже сыпался шквал обвинений:

      – Я-то думала, ты девочка неглупая! Но простых вещей, выходит, не понимаешь. Покажи вам только плохого мальчика – про все на свете забываете. Мать родная вам врагом становится…

      – Не трогай Сашку! – выскочила в коридор Люда. – Меня довела, Макса довела, теперь за Шарабанову!..

      В квартире на миг повисла тишина. Саша потихоньку отступала к входной двери. И вдруг лицо Людкиной мамы каким-то странным образом изменилось: казалось, она вот-вот чихнет. Но вместо этого ринулась по коридору, отпихивая в стороны дочь и Сашу, и закрылась в ванной комнате. Из-за двери раздался шум воды, а еще какие-то непонятные звуки. Людкина мама рыдала.

      – Иди уже, – тихо сказала Полетаева.

      И Саша, кое-как нацепив верхнюю одежду, выскочила из квартиры. Она осмотрелась по сторонам. Двери, двери, двери. И за каждой, наверное, живут непонимание, обиды и боль. Не дожидаясь лифта, прямо по лестнице, Саша ринулась вниз. Ей хотелось надышаться свежим воздухом: вдохнуть его как можно глубже, чтобы внутри места не осталось для комка жалости ко всем людям. Только что она лоб в лоб столкнулась с чужой мамой, которая не хотела слушать никого кроме себя. Возможно, ей в глаз тоже попал осколок зеркала злого тролля? И теперь все казалось не таким, как есть на самом деле: веселый и открытый Макс стал отъявленным хулиганом. Да и сама Саша превратилась из тихой и серьезной девочки в какую-то глупышку, думающую только о плохих мальчиках. Подъезд распахнул свою скрипучую дверь. На улице заметно похолодало, и Саша поспешно застегнулась, пока ветер не пробрал ее до костей. Людкин двор всегда казался неприветливым: ржавые качели, а чуть дальше – заброшенный пустырь, на котором до сих пор не удосужились построить нормальную детскую площадку. Сейчас здесь было особенно неуютно. Возле подъезда торчал слепой фонарь. И больше никого: как-то необыкновенно пусто для Москвы. Саша вжала голову в плечи, огляделась. Сумерки сгущались. Снег посерел, и небо накололо тучи на ветви голых деревьев, чьи изломанные силуэты, стражи зимы, сделали двор похожим на черные сети. А за шершавыми стволами будто бы шевелился живой страх…

      С детства Саша боялась темноты. Оставшись на ночь в комнате одна, она будто бы слышала, как пылесос-мрак шипит, всасывая в свое бездонное пузо последние отблески уходящего вечера: огни фонарей, стучащие в окно, теплую золотистую полосу света под дверью. Он лентой утягивал ее в свой хобот, переваривал и рождал новые темные сущности. Тогда стул с одеждой превращался в незваного