Факультет ненужных вещей. Юрий Домбровский

остановился.

      Перед ним из-за поворота появилось несколько невысоких деревьев с острыми зелеными листьями необычайной нежности и хрупкости; огромные матово-белые цветы лезли на макушку, сваливались с сучьев. Они висели гроздьями и были пышными, огромными, блестящими, как елочные украшения. То есть каждый цветок не был огромным, он был крошечным, но вся шапка была огромной, как театральная люстра. А цвет у шапки был талого молока: матовый и чуть молочно-желтый. Нигде Зыбин не видел ничего подобного.

      – Что это за деревья? – спросил он.

      – А мертвые, – ответил парень. – Задушенные.

      – Но на них же листья и цветы, – сказал Зыбин.

      – А вы подойдите, подойдите, – сказал парень.

      Это была действительно мертвая роща, стояли трупы деревьев. И даже древесина у этих трупов была неживая, мертвенно-сизая, серебристо-зеленая, с обвалившейся корой, и кора тоже лупилась, коробилась и просто отлетала, как отмершая кожа. А по всем мертвым сукам, выгибаясь, ползла гибкая, хваткая, хлесткая змея-повилика. Это ее листики весело зеленели на мертвых сучьях, на всех мучительных развилках их; это ее цветы гроздьями мельчайших присосков и щупальцев, удивительно нежные и спокойные, висели на сучьях. Они были так чужды этой суровой и честной смертной бедности, что казались почти ослепительными. Они были как взрыв чего-то великолепного, как мрачный и волшебный секрет этой мертвой реки и сухой долины ее. В этом лесу было что-то сродное избушке на курьих ножках, или кладу Кощея, или полю, усеянному мертвыми костями.

      – Страшное дело, – сказал Зыбин. – Вы понимаете, Кларочка, они же мертвые. Их повилика задушила.

      Клара ничего не сказала, только мотнула как-то головой.

      – И она тоже погибнет, – сказал Зыбин, – только она не знает об этом. Она такая же смертная, как и они. Вот выпьет их до капли и сдохнет.

      И вдруг сказал:

      – Смотрите, их двое, и машут нам. Сюда идут!

      Действительно, с горы спускались два человека. Один, высокий, с плащом через руку, впереди, другой, низкий, в плаще и в шляпе, сзади. Он был кривоногий, как такса.

      Зыбин сунул руки в карманы и встал неподвижно, ожидая их. Клара подошла и облокотилась о ствол мертвого дерева. Парень молчал. Два человека! Два человека!! Два человека шли молча, не останавливаясь и не переговариваясь. Походка их была тяжелая и неторопливая.

      «Хорошо, что я оставил браунинг, – подумал вдруг Зыбин. – Надо бы…» Но мысль мелькнула и пропала.

      «Надо было обязательно встретиться с Линой, – подумал он почти бессмысленно. – Боже мой, как у меня все нелепо получается! И как тогда было хорошо на море!»

      И он сейчас же увидел белую стену городского музея на самом берегу, старую рыжую пушку у входа на камнях, маленького человека с указкой в руке – это вдруг на мгновение пришло к нему, согрело его, и он улыбнулся.

      Клара стояла у дерева и неподвижно и пристально смотрела на приближающихся. Он к ней обратился с чем-то, она не ответила.

      Первым к Зыбину подошел тот кривоногий, что шел сзади, высокий остановился поодаль и с любопытством оглядел Клару. Всю, с ног до головы. У кривоногого были курчавые черные