Орина дома и в Потусторонье. Вероника Кунгурцева

поджала губы бабка Пелагея.

      – Ну почему же, мама? – запротестовала Лилька. – Орина-дурочка уж померла давно, кто ее помнит?

      – Я помню. Ты вон помнишь. Все помнят. И когда давно-то?! Всего только лет десять назад… Или восемь?! И после нее Орины боле не рождалось ведь. Как пить дать, скажут: вторая Орина-дурочка объявилась!

      – Но это же совсем другое имя, – уперлась мать ребенка. – То – Орина, а это – Ирина…

      – Какое другое – такое же!

      Тетя Люция, покосившись на дядю Венку, – который, пока шли прения, под сурдинку замахнул уже пятую стопку самогонки, наливая себе из традиционного субботнего графина, – не вынесла и, прикрыв ладошкой очередной стопарик, напористо сказала:

      – Очень, я вам скажу, красивое имя – Каллиста!

      Раздосадованный дядя Венка воскликнул:

      – Что это за имя такое – Каллиста?! – расцепил по-одному женины пальцы, высвободил стопку, выдохнул, тут же опрокинул в себя – и скосоротился.

      Люция, поджав губы, сказала:

      – Это хорошее имя – греческое! Хозяйка квартирная, библиотекарша, говорила, что нимфа такая была в Греции… – И повернулась к сестре: – Если тебе, Лиль, не подходит, я тогда свою дочь так назову!

      – У нас сын будет! – стукнул кулаком по столу Венка. – Василий!

      – Ага, как дружок твой, Васька Сажин, алкаш, тоже еще – нашел Василия… Даже и не думай! Нашу девочку будут звать Каллистой! – и тетя Люция погладила себя по тугому, как барабан, животу.

      – Саму зовут не пойми как, – проворчал, наливаясь мутной злостью, дядя, – и эту… тьфу!.. этого хочет…

      – Ой, на себя-то бы оглянулся: Вениамин И…

      – Сколько раз просил не называть меня по отчеству! – заорал дядя и во второй раз шваркнул кулаком по столу.

      Тут Пелагея решила вмешаться в семейную сцену:

      – Люция – это часть революции. С моей-то в один день и час парнишко народился – так мы и сговорились с его матерью: парня назвали Рева, а девка, значит, – Люция. Ну а вместе: Революция!

      – Слыхали уж сто раз!.. – проворчал дядя Венка. – Да… ошибочка вышла…

      – Ну да, – кивнула Лилька, – слово с ошибкой получилось: Ревалюция…

      – Ошибочка в том, – уточнил дядя, – что Революции не получилось: она моя жена-то, не Ревина…

      По лицу Люции судорога пробежала: изо всех сил тетя пыталась сдержаться, не произнести роковых слов, но не стерпела – и выговорила:

      – Может, еще не поздно ошибочку эту исправить…

      Дядя Венка обомлел, вытаращил глаза и, взревев как бык, вскочил, сдернул скатерть – постеленную ради субботнего собрания – со всем, что на ней стояло (успев, правда, на лету подхватить и аккуратно поставить на оголившийся стол ополовиненный графин), оглянулся – схватил подвернувшееся полено… Люция заверещала и через порог скакнула в сени, Пелагея Ефремовна, охнув, раскинула руки крестом, заслоняя собой дверь, но Венка свалил бабку, столкнул с пути викавшую Лильку и выскочил в сенцы, после во двор, и – за ворота, где неведомо куда неслась