Внук Персея. Сын хромого Алкея. Генри Лайон Олди

– ищите, шлемоблещущие, других владений!

      Кто герой, тот найдет.

      Ничего не зная о заботах, родившихся вместе с ним, малыш Хрисипп рос здоровым и счастливым. Нимфа редко гостила во дворце – тень деревьев она предпочитала крышам домов. Дитя резвилось подле матери, играя на руках сатиров, засыпая на коленях дриад. Сейчас лишь безумец сумел бы представить Хрисиппа во дворце, с венцом на голове, отдающим приказы челяди. Но годы летят вихрем, и воображение безумца завтра способно обернуться правдой жизни.

      – Давай, – сказал Атрей.

      Фиест достал нож.

      Нет, не смолкли птицы на ветвях. И лик Гелиоса не омрачился, надвинув тучу-шапку. Все осталось по-прежнему. Плясала в горах нимфа Аксиоха, вела хоровод с подругами. Убрел искать утех молоденький сатир, которому поручили следить за ребенком. И Зевс-Защитник не воздел громовой перун, желая воздать убийцам полной мерой.

      – Чего ждешь? – спросил Атрей.

      – Тебя, – ответил Фиест.

      Хороший нож был у Фиеста. Длинный, тонкий, хищный. Этот нож, похожий на иглу, сын Пелопса купил на рынке у черномазого моряка, а тот утверждал, что привез клинок из далекого Баб-Или[7]. Врал, наверное. Атрей с полгода завидовал брату, пока не обзавелся заморской редкостью – серпиком из Черной Земли, похожим на клюв филина.

      – Вместе, – сказал Фиест, присев на корточки.

      – Боишься?

      – Опасаюсь. Я его убью, а ты вывернешься чистеньким.

      – Кто мне поверит?

      – Поверят. Ты дашь клятву в храме. Ведь дашь, правда?

      – Я и так дам клятву. Думаешь, побоюсь?

      – Так тебя боги накажут.

      – Ладно. Будь по-твоему.

      Атрей встал на колени.

      – Сердце.

      – Горло.

      – Договорились.

      – Тело бросим в колодец?

      – Да.

      Игла вонзилась в грудь малыша, легко скользнув меж ребрами. Клюв разорвал жертве глотку. Это было в характере братьев. Фиест полагал себя человеком тонким, можно сказать, изысканным, и лишней крови не любил. Будь его воля, он сражал бы врагов цветком лилии. Атрей же считал, что настоящий мужчина ест мясо сырым, а вопль насилуемой девственницы слаще вздохов любовницы. Впрочем, Золотому Жеребенку не было дела до разницы во взглядах Пелопидов. Он ушел во тьму Аида счастливым – из сна в сон.

      Далеко в горах закричала нимфа Аксиоха.

      Матери нутром чуют.

      3

      – Так прямо и зарезали? – Сфенел скорчил недоверчивую гримасу. Игра теней превратила лицо младшего Персеида в глиняную маску. Такую мог бы слепить ваятель, пьяный до изумления. – А на базаре врали, что ублюдка задушили. Войлоком.

      – С каких пор басилей Тиринфа доверяет сплетням? – Электрион прищурился, словно сидел не в сумрачном мегароне, а на холме в знойный полдень. Слова брата про ублюдка пришлись ему не по сердцу. Микенский ванакт и сам имел внебрачного сына – правда, не от нимфы, а от фригийской рабыни – которого признал и держал во дворце, как законного. – Что

7

Баб-Или (Врата Бога) – Вавилон.