Вампир Арман. Энн Райс

к кровати мои запястья и лодыжки, чтобы они могли с большим успехом творить свои чудеса. Их было невозможно бояться. Я оказался словно распятым, но это не доставляло мне ничего, кроме удовольствия. Их настойчивые пальцы даже не позволяли мне закрывать глаза. Они гладили мои веки и заставляли смотреть. Они проводили по моему телу мягкими толстыми кисточками. Они втирали во всю мою кожу масла. Они всасывали, как нектар, пламенный сок, снова и снова вытекавший из моего тела, пока я не крикнул, что у меня его больше не осталось, что, впрочем, отнюдь их не остановило. Чтобы в шутку поддразнить меня, они начали вести счет моим «маленьким смертям», потом меня перевернули, связали, и я моментально погрузился в восторженный сон...

      Проснулся я, не думая о времени и забыв обо всех заботах. В ноздри мне ударил густой дым трубки. Я взял ее и втянул дым в себя, смакуя знакомый порочный аромат гашиша.

      Я провел в том доме четыре ночи.

      Обратно в палаццо меня вновь доставили во сне.

      На сей раз я проснулся без сил, раздетый, едва прикрытый рваной рубашкой из тонкого шелка кремового цвета. Я лежал на кушетке, перенесенной прямо из борделя в студию Мастера, а он сидел неподалеку и, видимо, рисовал мой портрет, отрываясь от маленького мольберта только для того, чтобы бросить на меня мимолетный взгляд.

      В ответ на мой вопрос о том, сколько сейчас времени и какая по счету идет ночь, он промолчал.

      – Итак, ты злишься на меня, потому что мне понравилось? – спросил я.

      – Лежи спокойно, – ответил Мастер.

      Я откинулся на подушки, замерзший, чувствуя себя невероятно одиноким, обиженным, и совсем по-детски мечтал в тот момент лишь об одном: укрыться в его объятиях.

      Наступило утро, и он ушел, так ничего и не сказав. Картина была блистательным шедевром непристойности. Я лежал в позе спящего на берегу реки, словно фавн, а надо мной стоял высокий пастух, сам Мастер, в сутане священника. Окружавший нас лес был густым, живым, с шелушащимися стволами и гроздьями пыльных листьев. Вода в ручье была нарисована так реалистично, что казалась мокрой на ощупь, а я в изображении Мастера выглядел простодушным, погруженным в глубокий сон: рот полуоткрыт, брови нахмурены, видимо, под впечатлением от неспокойных видений.

      Я в ярости бросил картину на пол, надеясь размазать все краски.

      Почему он ничего не сказал? Зачем он навязал мне эти уроки, которые поставили между нами стену? Почему он злится на меня только за то, что я выполняю его указания? Интересно, не проверку ли моей невинности он устроил этими борделями? Неужели его наставления о необходимости получать удовольствие – одно сплошное вранье? Я сел за его стол, взял перо и нацарапал ему записку:

      «Ты Мастер. Ты должен все знать. Невыносимо иметь господином того, кто не умеет управлять. Либо укажи мне путь, пастух, либо отложи свой посох».

      Дело в том, что я чувствовал себя полностью вымотанным от удовольствий, пьянства, извращения всех моих чувств и к тому же одиноким – и все это только