Шрам. Марина и Сергей Дяченко

сумкам и сгрудились вокруг дилижанса. Писца привязали к торговцу, возницу – к дереву, только Эгерта оставили свободным – но он и не мог бежать, ноги не служили.

      Собравшись в кружок, разбойники по очереди совали руки в чью-то шапку – Эгерт с трудом сообразил, что кидают жребий. Чернобородый удовлетворенно кивнул; те двое, что держали девушку, выпустили ее локти – чернобородый по-хозяйски взял ее за плечо и повел к дилижансу.

      Эгерт видел ее круглые глаза и дрожащие губы. Она шла, не сопротивляясь, только без устали повторяя какую-то обращенную к мучителям мольбу. Чернобородый втолкнул ее в экипаж; остальные выжидательно расположились на траве. Дилижанс качнулся; заскрипели, мерно прогибаясь, рессоры, и приглушенно вскрикнул изнутри тонкий голос.

      Разбойники бросали жребий еще и еще. Эгерт потерял счет времени, сознание его раздвоилось: он то и дело кидался на разбойников, круша им ребра и ломая шеи – а потом понимал внезапно, что по-прежнему сидит на земле, вцепившись скрюченными пальцами в траву и мерно раскачиваясь взад-вперед, свободный – и связанный по рукам и ногам болезненным, воспаленным ужасом…

      Потом он снова провалился, потерял память и способность соображать. По лицу его хлестали ветки – кажется, он все-таки бежал, только ноги, как в плохом сне, отказывали и подгибались. Сильнее боли и страха мучило в те минуты желание не-быть – не быть, не рождаться, потому что кто он теперь, светлое небо, кто же он после всего этого, и какое преступление ужаснее того, что уже совершило чудовище страха, поселившееся в нем против его воли, раздирающее его изнутри…

      А еще потом наступила темнота, и все кончилось.

      Старому отшельнику, который жил в землянке у ручья, уже случалось находить в лесу людей.

      Однажды трескучим зимним утром он обнаружил в чаще девочку лет четырнадцати; белая и твердая, как статуя, она сидела, привалившись спиной к стволу, и сжимала в руках пустую корзинку. Отшельнику так и не довелось узнать, кто она была и что привело ее навстречу гибели.

      В другой раз он нашел в лесу девушку – окровавленную, покрытую синяками, одержимую бредом. Он принес ее в землянку – но на другой день пришлось похоронить и ее тоже.

      Третьей находкой отшельника стал мужчина.

      Это был красивый и сильный молодой человек; он оказался намного выше и тяжелее самого отшельника, и потому тащить его через лес было особенно трудно. Едва переводя дыхание, старик умыл его водой из ручья – тогда найденыш застонал и открыл глаза.

      Отшельник обрадовался – по крайней мере этого не придется хоронить! Он всплеснул руками и одобрительно замычал – с рождения лишенный дара речи, он только так и умел выражать свои чувства.

      …По поверхности ручья стелились водяные травы. Темно-зеленые верхушки их пытались уплыть по течению, простираясь, будто в мольбе – но корни, увязшие в темном земляном дне, удерживали их. Над ручьем зависали стрекозы – грузные, глупые, перламутровые, как дамские украшения.