Окрашенное портвейном (сборник). Георгий Янс

хмыкнул, а Петрович в знак согласия закивал головой: мол, правильное решение товарищи. Я с сожалением поглядел на него: неужели это тот Петрович, мой товарищ по партии, которого крепко и братски держал за плечи, чтобы он не воткнулся головой в унитаз, когда его скручивало от рвоты. Только сейчас оценил мудрость и глубину высказывания, что всякие там заграницы могут растлить душу советского человека. Мы еще не проехали и Переделкина, а заграница уже Петровича растлила, скурвился мой товарищ.

      – Значит, так товарищи, я пойду изучу расписание. Посмотрю, где и как долго будем стоять. Вернусь, будем завтракать, – Белла Павловна поднялась и вышла из купе.

      – Вот, стерва, какая, – прошептал Петрович, когда она вышла. – «Во избежание провокаций», – передразнил он ее.

      – А сам-то, что головой все кивал, – упрекнул я его.

      – Юрк, а что мне оставалась делать? Ты же знаешь, что моя за Можай меня загонит, если, что не так будет.

      – Ладно, проехали. Выпить охота. Давай, по – скорому махнем, пока наша мымра расписание изучает.

      – Ты, что сдурел? А если застукает? Не – е, ты, как хочешь, а я не буду.

      – Сколько ты, Петрович бутылок водки с собой везешь? – неожиданно для самого себя спросил я.

      – Четыре. А что?

      – Как что? Положено только две. Это ж контрабанда самая натуральная. За такие дела могут преждевременную встречу с родиной устроить. Всю жизнь не отмоешься, – начал пугать я Петровича.

      – Точно, Юрк. Как я не подумал. Это, все Лидка. Вы, говорит, официальная делегация. Вас досматривать не будут, в Болгарии поменяешь на что-нибудь, – передразнил уже жену Петрович. – Что ж делать?

      – Выбор у тебя очень простой: или Бэллку послать куда подальше, или возвращение на родину.

      – Действительно, что мы не можем себе позволить расслабиться? Взрослые люди, в конце концов. Меру знаем. Не фига изображать из себя руководителя. Знаем мы таких. – Петровичу явно не хотелось преждевременной встречи с родиной.

      – Это точно. Меру мы знаем, – поддакнул я. – Доставай, пузырь.

      – Что мою, будем пить?

      – Не твою, а контрабандную. Доставай, а я пока закусон организую.

      Когда мы уже закусывали копченой курицей, в купе вошла Бэлла Павловна.

      – Кто вам позволил пить в поезде? Это же моральное разложение, – закудахтала она, как та курица, которой мы закусывали.

      – Извиняемся Бэлла Павловна, что вас забыли спросить. Вы так долго отсутствовали, а мы ждать не могли. Надо было срочно контрабанду уничтожать, – меня слегка уже «повело», и хотелось поиздеваться.

      – Садись, Бэллк, кончай выдрючиваться. Выпей пятьдесят грамм с нами за хорошую дорогу, – Петрович пришел в чувство и стал похожим, наконец, на самого себя. – Юрку правду говорит. Контрабанду уничтожаем. Садись, – повторил он приглашение.

      – Да вы за такие штучки из партии вылетите, – продолжала она кипятиться. – Да, когда я расскажу…

      – Не расскажете, – ответил я.

      – Почему? – удивилась она.

      –