Дикий сад. Марк Миллз

от тяжелой работы, они напоминали работников, выброшенных на улицу бессердечным хозяином. Адам закрыл лицо руками – сломленный, разбитый. Ева прикрыла срамное место, но лицо обращено к небесам. И в той распахнутой, бесформенной дыре, что Мазаччо дал ей вместо рта, – вся злость, все горе и непонимание мира.

      Чем больше смотрел Адам на фреску, тем больше видел и меньше понимал. Определение истинного искусства? Он еще ежился от собственной нарочитости, помпезности, когда в часовню вошла пара.

      Это были французы. Его густые черные волосы, убранные назад и разделенные на два симметричных крыла, слегка выступали надо лбом. О на была хрупкая, изящная, совершенно не похожая ни на Еву Мазаччо, ни на ту Еву, какой она стала бы через несколько лет после изгнания из изобильного Эдемского сада – высохшую и изнуренную.

      – Добрый день, – сказал француз, оторвавшись от путеводителя. Его английский отдавал сильным акцентом.

      Адама неприятно задело, что в нем так легко распознали не просто туриста, а именно англичанина.

      – Американец? – спросил француз.

      – Англичанин.

      Слово вырвалось чересчур резко, отрывисто и прозвучало грубой пародией на англо-саксонскую надменность. Пара переглянулась, брови едва заметно дрогнули, и это разозлило Адама еще больше.

      Бросив взгляд на тщательно уложенные и даже смазанные чем-то волосы француза, он подумал, как, должно быть, расстроил его недавний ливень, какой урон дождь мог нанести прическе. А может, масло как раз и сыграло защитную роль, не дав волосам намокнуть?

      Наверное, его внимание показалось французу не совсем уместным.

      – Что-нибудь еще?.. – спросил он, нервно переступая с ноги на ногу.

      Адам перевел взгляд на фрески.

      – Las pinturas son тиу hermosas[1], — сказал он на своем лучшем испанском и вышел из часовни, оставив французов наедине с гением Мазаччо.

      Интересно, откуда появилась эта неприязнь к незнакомой паре? Стала ли она следствием того, что они в каком-то смысле помешали его общению с фреской? Или же сама фреска выпустила на свободу что – то прятавшееся глубоко в нем самом?

      Глава 3

      – Англичанин уже приехал?

      – Нет, синьора.

      – А когда приедет?

      – Завтра.

      – Завтра?

      – Так он написал в письме. Двенадцатого.

      – Я хочу увидеть его сразу же, как только приедет.

      – Вы уже говорили, синьора.

      – Ты не забудешь?

      – Почему это я должна забыть? Подвиньтесь, пожалуйста, чуток.

      – Помягче. Не толкай.

      – Извините. Повернитесь, пожалуйста.

      – Ты не обязана это делать, Мария.

      – Знаю.

      – Я могу найти кого-то другого.

      – Так вы думаете, что я стану готовить и прибираться для кого-то еще?

      – Ты – хорошая женщина.

      – Спасибо,

1

Их живопись слывет в высшей степени прекрасной (исп.).