За двумя стенами. Сергей Викторович Пилипенко

готово, товарищ Маршал Советского Союза. Летчик ждет.

      – Вот и хорошо, – спокойно ответил Главнокомандующий и, встав с табурета, разбудил одного из спящих.

      Тот, сонно помотав глазами, приподнялся, а затем тряхнул головой.

      – И долго же я спал? – спросил неожиданно резко он, вставал со своего места.

      – Полтора часа, – тихо ответил Жуков и добавил, – я в Москву по вызову. Остаешься за меня. Карта со мной, так что составь новую. Помнишь?

      – Угу, – промычал тот, застегивая гимнастерку и протирая глаза от надоедливого дыма и копоти, – а по какому поводу?

      – Не знаю, – так же тихо ответил Жуков, пожимая тому на прощанье руку, – думаю, что-то стряслось.

      – Да-а, – протянул поднявшийся генерал, – видимо неспроста, вот так, среди ночи.

      Жуков пожал плечами и, развернувшись, сказал уходя:

      – А хоть бы и так, то что с этого, – и шагнул за дверь навстречу весеннему бездорожью.

      Возле палатки дежурил его застарелый Зис и, растолкав шофера, спавшего прямо за баранкой, маршал строго приказал:

      – На взлетную полосу.

      – Есть, – тревожно ответил солдат, заводя машину и почти сходу бросая ее в лужи.

      Машину заносило в той извечно убаюканной грязи, и это отчасти мешало думать Главнокомандующему.

      Он то и дело стукался головой о стекло, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме прифронтовой дороги, и серчал на водителя:

      – Да, потише ты едь, голову разобью.

      – Тише нельзя, товарищ Маршал Советского Союза, – отвечал тот, – застрянем, а помочь некому. Ночь на дворе.

      – Сам знаю, – зло отозвался Жуков, но уже не оседал водителя, понимая, что тот прав.

      – Наконец, та обширная часть заезженной и разбитой копытами лошадей дороги закончилась, и машина немного успокоилась, вырвавшись на какое-то поле.

      Только иногда чувствовалось как ее заносило, и она юзом сползала с накатанного ранее пути.

      Впереди чуть-чуть смутно горели небольшие огоньки. То были опознавательные знаки аэродрома. Самолеты сейчас уходили на задание ежедневно, ежечасно и даже поминутно.

      Этого требовала обстановка, сложившаяся на фронте.

      Этого же требовал и сам Верховный, понимая, как велико значение такого подхода к делу. А то, что война сейчас для всех стала именно делом, уже никто не сомневался.

      С ней свыклись и ходили на задание так же, как и на работу. А чудом уцелевшие, радовались своему возвращению и готовились снова в поход.

      Смерти не было. Она не существовала в головах тех, кто воевал. К ней привыкли. Привыкли так же, как можно привыкнуть ко сну, одеялу с подушкой, жене под боком и т.д.

      Но все же боль иногда одолевала людские сердца, и некоторые срывались.

      Кто бросал самолет в бездну темной ночи или в какой уходящий состав, кто бросался на амбразуру, так и не разобравшись до конца в себе самом и остальных, а кто просто ругался безбожно матом и стрелял во все стороны, невзирая ни на что, пока не кончатся патроны или