Избранное. Юрий Олеша

сказал он, поворачиваясь ко мне. (Я вижу, что то, что я присутствую здесь, когда в мыслях его этот самый Володя Макаров, кажется ему оскорбительным.) – Я обязан ему жизнью, во-первых. Он спас меня десять лет тому назад от расправы. Меня должны были положить затылком на наковальню и должны были молотом ударить меня по лицу. Он спас меня. (Ему приятно говорить о подвиге того. Видно, часто он вспоминает подвиг.) Но это не важно. Другое важно. Он совершенно новый человек. Ну, ладно. (И он вернулся к столу.)

      – Зачем вы подобрали меня и привезли?

      – Что-с? А? – Он мычит, через секунду только он услышит мой вопрос. – Зачем привез? Жалкий у вас был вид. Нельзя было не растрогаться. Вы рыдали. Страшно стало вас жаль.

      – А диван?

      – Что диван?

      – А когда вернется ваш юноша…

      Он, нисколько не задумываясь, просто и весело отвечал:

      – Тогда вам придется диван освободить…

      Мне надо встать и побить ему морду. Он, видите ли, сжалился, он, прославленная личность, пожалел несчастного, сбившегося с пути молодого человека. Но временно. Пока вернется главный. Ему просто скучно по вечерам. А потом он меня выгонит. С цинизмом он говорит об этом.

      – Андрей Петрович, – говорю я. – Вы понимаете, что вы сказали? Вы хам!

      – Что-с? А? – Мысли его отрываются от бумаги. Сейчас слух повторит ему мою фразу, и я молю судьбу, чтобы слух ошибся. Неужели он услышал? Ну и пусть. Разом.

      Но вмешивается внешнее обстоятельство. Мне не суждено еще вылететь из этого дома.

      На улице, под балконом, кто-то кричит:

      – Андрей!

      Он поворачивает голову.

      – Андрей!

      Он резко встает, отталкиваясь от стола ладонью.

      – Андрюша! Дорогой!

      Он выходит на балкон. Я подхожу к окну. Оба мы смотрим на улицу. Темнота. Только окнами кое-как освещена мостовая. Посредине стоит маленького роста широкоплечий человек.

      – Добрый вечер, Андрюша. Как поживаешь? Как «Четвертак»?

      (Я вижу из окна балкон и громадного Андрюшу. Он сопит, слышно мне.)

      Человек на улице продолжает восклицать, но несколько тише:

      – Отчего ты молчишь? Я пришел тебе сообщить новость. Я изобрел машину. Машина называется «Офелия».

      Бабичев быстро поворачивается. Тень его бросается вбок по улице и чуть ли не производит бурю в листве противоположного сада. Он садится за стол. Барабанит пальцами по пластине.

      – Берегись, Андрей! – слышен крик. – Не заносись! Я погублю тебя, Андрей…

      Тогда Бабичев снова вскакивает и со сжатыми кулаками вылетает на балкон. Определенно бушуют деревья. Тень его Буддой низвергается на город.

      – Против кого ты воюешь, негодяй? – говорит он. Затем сотрясаются перила. Он ударяет кулаком. – Против кого ты воюешь, негодяй? Убирайся отсюда. Я велю тебя аре-стова-а-ать!

      – До свидания, – раздается внизу.

      Толстенький человек снимает головной убор, вытягивает руку, машет головным убором (котелок? Кажется, котелок?), вежливость его аффектированна. Андрея на балконе уже нет; человечек, быстро сея шажки, удаляется серединой улицы.

      – Вот! –