Леконт де Лиль и его «Эринии». Иннокентий Анненский

богема» объявляет стихами Мориса Роллина:[27]

      Je suis hideux, moulu, racorni, dejete!

      Mais je ricane encore en songeant qu'il me reste

      Mon orgueil infini comme l'eternite,[28]

      вы не чувствуете здесь чего-то более сложного, чем раздражительное высокомерие нищего интеллигента, и именно благодаря тому, что этот интеллигент сознает себя человеком римской крови?

      В кодексе классицизма значится вовсе не один вкус Буало, кодекс этот требует также особой дисциплины. Мера, число (numerus, nombre) – вот закон, унаследованный французами от Рима и вошедший в их плоть и кровь.

      И эллинизированный римлянин недаром так оберегает и до сих пор во французе свое духовное господство над мистическим кельтом и диким германцем, слившими его кровь со своею.

      На самом языке французов как бы еще остались следы его многострадальной истории. А это вместе с сознанием мировой роли французского языка еще более укрепляет во французе двух последних веков мысль о том, что его латинская речь, не в пример прочим, есть нечто классическое.

      Что-то, добытое тяжким трудом, победоносное и еще запечатленное римской славой, засело в глубине самого слова classique, и мы напрасно стали бы искать того же смысла в немецком klassisch или в нашем «классический».

      У римлян было слово classicum, т. е. «призыв военной трубы», слово по своему происхождению едва ли даже близкое с объясненным выше classicus. Но, право, мне кажется иногда, что какие-то неуследимые нити связывают это боевое слово с французским classique.

      Итак, в Леконте де Лиль не без основания нападали на настоящего классика, мало того, на новый ресурс классицизма.

      В чем же заключался этот новый ресурс? Поэт понимал, что античный мир уже не может более, как в XVIII в., покорять душ ритмом сладостной эклоги. К эпохе «Эринний» (1872) Франция пережила целых две иллюзии империализма,[29] и казалось, что они были остатним наследьем политической мечты Рима.

      С другой стороны, полуидиллическая греза Руссо о возможности вернуть золотой век менее чем в сто лет обратилась в сокрушительную лавину романтизма.[30] Мир точно пережил вторую революцию, и в ее результате Гюго – этот новый Бонапарт, получил страшную, хотя уже и веселую, власть над сердцами.[31]

      Политико-филантропические элементы романтизма и отчасти метафизические, шедшие от немцев, заставили и классиков подумать о новом оружии.

      Они остановились на положительной науке, – и вот история религий и естествознание, делаются той властью, той личиной нового Рима, которой сознательно подчиняет свое творчество гениальный африканец.

      Желая быть объективной и бесстрастной, как и ее союзница-наука, поэзия Леконта де Лиль соглашалась, чтобы ее вдохновение проходило через искус строгой аналитической мысли, даже более – доктрины.

      Не то, чтобы наука обратилась у поэта в какой-то полемический прием. Ученый филолог не мог смотреть на нее с такой узкой точки зрения.

      Едва ли надо видеть также в «культе знания» у Леконта де Лиль и добровольно принятое им на себя иго. Напротив, никто более Леконта де Лиль не хотел бы сбить с себя ига современности, моды. Но законы истории не изменяются в угоду и самой страстной

27

Анненский цитирует ниже строки из стихотворения Мориса Роллина «Богема».

28

См. сборник «Les nevroses». 1896, с. 276 и перевод в «Тихих песнях», с. 106.

Я струпьями покрыт, я стар, я гнил, я – парий.Но ухмыляюсь я презрительно, когдаПомыслю, что ни с кем не хаживал я в паре.

29

К эпохе «Эринний»… Франция пережила целых две иллюзии империализма… – Имеются в виду империя Наполеона I (1804–1814) и империя Наполеона III (1852–1870), обе кончившиеся для Франции национальной катастрофой.

30

…полуидиллическая греза Руссо… обратилась в сокрушительную лавину романтизма. – Руссо, Жан-Жак (1712–1778) – французский писатель. В своих произведениях развивал мысли о прирожденной доброте человека, проповедовал возврат к первоначальному, «естественному» состоянию человечества и необходимость «общественного договора». Эти положения в известной мере подготовили почву для революции 1789 г.

31

…Гюго – этот новый Бонапарт, получил страшную… власть над сердцами. – Гюго, Виктор (1802–1885), выступивший в 1820-х годах и сразу ставший главой романтической школы во Франции, пользовался в дальнейшем исключительной популярностью у своих соотечественников. Известен демократической направленностью своего творчества.