Живи!. Владимир Данихнов

белиберду.

      – Ну, конечно. – Она ухмыляется. – Зачем в нее верить?

      – Как ты вообще дошла до такой жизни? – Обстановка нервирует. Зачем всё это? Не понимаю. Бред какой-то. – Ты была очень рациональной девочкой.

      – И ты меня еще спрашиваешь?

      – А кого мне спрашивать?

      Запах расплавленного воска лезет в ноздри. Я думаю только о том, что не ровен час, кто-нибудь нагрянет в гости, а мы тут, будто чокнутые, сидим на полу и притворяемся медиумами. Духов вызываем. О Господи! Как я сам дошел до жизни такой?

      – Влад, – просит Ирка, – закрой глаза.

      Я послушно смыкаю веки.

      – Вытяни вперед указательный палец правой руки и коснись им кончика носа.

      – Чего?

      – Выполняй!

      Я, изрядно удивленный, делаю, что она требует. Попадаю точно в нос.

      – Теперь шмыгни.

      – Шмыгнуть?

      – Да.

      – Зачем?

      – Ты что, забыл, что ли? Так надо!

      Хлюпаю носом.

      – Громче!

      Да уж, с ней не соскучишься. Хлюпаю громче, как и велено.

      – Не верю! С чувством шмыгай!

      Шмыгаю так, что в нос попадает пылинка, я не выдерживаю и начинаю чихать. Ирка сдавленно хихикает, наверно, прикрыла рот ладошкой – ну, чтоб не так обидно. Открываю глаза – точно, прикрыла – и со словами: «Ну всё, хватит с меня!» – начинаю вставать, но она удерживает меня за рукав.

      – Влад, прости, я больше не буду.

      – Шутки шутишь?

      – Ну… забавно вышло – ты поверил и всё выполнял… Садись, пожалуйста, сейчас всё будет серьезно. Как обычно. – Она снимает с шеи цепочку, на которой покачивается камень густо-красного цвета; грани его вспыхивают, улавливая огоньки свечей, искрятся. Ирка, завороженно уставившись на него, наблюдает за игрой света.

      – Глаза закрывать? – ворчу.

      – Нет, не надо… – И она начинает бубнить черте что, вгоняя себя в транс.

      Я всё-таки закрываю.

* * *

      Это не первый наш «сеанс»! – озаряет меня. Их было много, очень много. Очередной кусочек мозаики со щелчком становится в надлежащее место. Во время одного из «сеансов», прошлой зимой, когда ударили морозы и в городе насмерть замерзло несколько человек, мы так же сидели на полу и занимались чем-то вроде медитации. Вначале чувствуешь холод, проникший во все уголки комнаты, затем привыкаешь; что-то греет тебя, некий жар, будто пришедший из преисподней. Ты сидишь, скрестив ноги, вокруг потрескивают свечи, а окно, затянутое полиэтиленовой пленкой, затвердело от намерзшего льда. Морозных узоров на пленке нет, это же не стекло, поэтому чуточку грустно; в детстве ты часто спрашивал: кто рисует на стекле такие замечательные узоры, похожие на еловые лапы? Когда отец не был пьян и у него было хорошее настроение, он принимался объяснять что-то сложное и мудреное, называя это физическим явлением. А тебе не нужны были никакие физические явления и законы, ты хотел сказки…

      Ты сидишь и медленно уплываешь в чужой незнакомый мир; только ты и девчонка напротив, одетая во всё черное. Кажется, она светится черным светом, окаймленным белыми протуберанцами,