«Gaudeamus». Леонид Андреев

о чем ты мечтаешь. Они еще не знают, что голос тебе нужен не для богатства, не для славы, а для того, чтобы им же дать радость. Как они мало знают тебя!

      Тенор. И пусть. Ты даже побледнела, Дина, – не стоит. Какая ты самолюбивая, ты, пожалуй, еще самолюбивее, чем я. Ха-ха-ха!

      Дина. Не смейся, я не люблю. И не смей ничего им говорить, слышишь? Ни слова – иначе я рассорюсь с тобою. Не смотри на меня так, мне неловко… Пусть думают, что ты пустой человек… карьерист! Ты и мне не смей петь, пока не научишься – я не хочу слушать любителя.

      Тенор. Ого! Сильно сказано.

      Дина. Почему ты сегодня без калош? Тебе неловко, что они смеются – как это глупо! Береги себя, ты… мой любимый. Ну иди, иди… и не смотри, как Цезарь: ты еще не победил.

      Тенор медленно отходит.

      Дина. (зовет). Лиля! Пойди сюда! (Что-то говорит ей.)

      Гриневич (хочет взять у Онуфрия стакан с вином). Дай-ка!

      Онуфрий (не дает). Нет, дядя, шалишь. Тебе вредно.

      Гриневич. Глупости! (Хочет взять у Блохина, но тот не дает также) Ну и свиньи же вы, братцы. Вы думаете, что если захочу напиться, так без вас не сумею. Посмотрим! (Идет в столовую.)

      Блохин. Там ничего нет, я последнюю взял.

      Онуфрий. Когда же он успел, – Лилька с него глаз не сводила. Какой вредный характер! За твое здоровье, Сережа.

      Блохин. За твое, Онуша.

      Дина. (обнимая Лилю). Господа, я хотела сказать несколько слов…

      Лиля. Петровский, молчите там!

      Дина. Ничего, Лиля. Товарищи, сейчас придет один господин, то есть не господин, а студент, я не знаю, как назвать.

      Петровский. Начало полно захватывающего интереса – кто же он, Дина, господин или студент?

      Лиля. Петровский, свинство.

      Дина. Нет, очень серьезно. Стамескин, Онучина, будьте добры, послушайте меня, дело касается нашего землячества. В субботу у нас собрание, и я и вот Александр Александрович, мы хотели предложить нового члена.

      Костик. Стародубовец?

      Тенор. Нет, какой-то дальний.

      Костик. Тогда нельзя, и толковать нечего. Мы не можем не соблюдать устава.

      Гриневич (проходя мимо Онуфрия, тихо). Свиньи!

      Дина. Нет, послушайте меня. Это очень милый, даже очаровательный человек, но только, кажется, очень несчастный. Дело в том, что ему сорок восемь лет, он уже седой, даже белый, и нынешнею осенью он поступил в университет. Так странно и трогательно видеть его в мундире.

      Козлов. Позвольте – это его я встретил, значит, на Никитской. И еще подумал, что это за форма такая, совсем студенческая. Так это он?

      Лиля. И я его видела в театре. Такой удивительный, нам с Верочкой он очень понравился.

      Стамескин. Кажется, юрист. Я его раза два встречал в университете.

      Онуфрий. Бывает на лекциях, не то что ты, Сережа.

      Дина. Ну да, этот самый. Давно когда-то, еще студентом, он был сослан в Сибирь, там женился, но жена и ребенок отчего-то у него умерли, и вот… ну, да он сам расскажет, он так трогательно об этом говорит. Очень