Пора, мой друг, пора. Василий П. Аксенов

тебе еще не выписали? – поинтересовался я.

      Он захохотал и стал что-то говорить, но я его не слушал. Мы шли по узкой каменной улице, похожей на улицу Лабораториум, но здесь все же кое-где светились окна. Вдруг он притронулся к моему плечу и сказал задушевно:

      – Одиночество, а, Валентин? По-моему, ты так же одинок, как и я.

      – А, иди ты! – Я дернул плечом. – Вовсе я не одинок, просто я сейчас один. Ты понимаешь?

      – Не объясняй, не объясняй, – закивал он.

      – Я и не собираюсь объяснять.

      Вдруг эта улочка открылась прямо в ночное небо, в ночной залив с редкими огоньками судов, а под ногами у нас оказался город, словно выплывающий со дна: мы вышли на площадку бастиона. Сели здесь на камни спиной к городу. До нас донеслась музыка со съемочной площадки, играл рояль. Я прислушался – очень хорошо играл рояль.

      – Люблю Оскара Питерсона, – задумчиво сказал Кянукук.

      – Ого! – Я был удивлен. – Ты, я гляжу, эрудированный малый.

      – Стараюсь, – скромно сказал он. – Трудно, конечно, в моем положении, но я стараюсь, слежу…

      – А журнал уже прочел? – спросил я и почему-то заволновался. Почему-то мне захотелось, чтобы ему понравились мои рассказы.

      – Нет еще, не успел. Прошлый номер прочел от корки до корки. Там была повесть автора вашего сценария.

      – Да, я читал. Ну, и как тебе?

      – Понравилось, но…

      Он стал говорить о повести нашего автора и говорил какие-то удивительно точные вещи, просто странно было его слушать.

      – Загадка ты для меня, Витя. – Я впервые назвал его по имени. – Объясни, пожалуйста, зачем ты подался сюда?

      – Порвал связи с бытом! – захихикал он. – Мне трудно было…

      И тут я увидел тех троих. Они стояли в метре друг от друга, закрывая просвет улицы. Руки засунуты в карманы джинсов, ноги расставлены, от них падали длинные тени, теряющиеся во мраке улицы. Молча они смотрели на нас. Кажется, они немного играли в гангстеров, но я сразу понял, что это не простая игра.

      – А, ребята! – махнул им рукой Кянукук и сказал мне: – Очень остроумные парни, москвичи…

      – Подожди, – оборвал я его, – действительно, они остроумные парни, – и встал. – Что вам нужно? – спросил я их.

      – Иди-ка сюда, – тихо сказал один.

      В таких случаях можно и убежать, ничего стыдного в этом нет, но бежать было некуда – внизу отвесная стена. Я подошел к ним.

      – Ну?

      Они стояли все так же, не вынимая рук.

      – Если попросишь у нас прощения, получишь только по одному удару от каждого, – сказал один.

      – Вы фарцовщики, что ли? – спросил я, содрогаясь.

      – Поправка, – сказал другой. – Получишь по два удара, если попросишь прощения.

      Я ударил его изо всех сил по челюсти, и он отлетел.

      – Валя, зачем?! – отчаянно вскрикнул Кянукук.

      Вдруг страшная боль подкосила мне ноги: это один из них ударил носком ботинка по голени, прямо в кость. Второй ударил в лицо, и я полетел головой