Разделение поэзии на роды и виды. В. Г. Белинский

могучего Гектора падшим.

      Праздный, сижу пред судами, земли бесполезное бремя,

      Будучи муж! среди всех меднолатных героев ахейских

      Первый во брани, хотя на советах и лучше другие!

      . . . . . .

      Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу,

      Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудит

      Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!

      Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший.

      Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;

      Мощного рок одолел и вражда непреклонныя Геры.

      Также и я коль назначена доля мне равная, лягу,

      Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду!

      Прежде еще не одну между жен полногрудных троянских

      Вздохами тяжкими грудь разрывать я заставлю, и в горе

      С нежных ланит отирать руками обеими слезы!

      Скоро узнают, что долгие дни отдыхал я от брани!

      В бой выхожу; не удерживай, матерь, ничем не преклонишь!

(Ib., ст. 98–126).

      Роковая катастрофа жизни Ахиллеса известна самому Гектору: умирая, он умолял своего врага – не предавать тела его поруганию, но, вместо согласия, услышав проклятия,

      Дух испуская, к нему провещал шлемоблещущий Гектор:

      Знал я тебя, предчувствовал я, что моим ты моленьем

      Тронут не будешь: в груди у тебя железное сердце.

      Но трепещи, да не буду тебе я божиим гневом,

      В оный день, когда Александр и Феб стреловержец,

      Как ни могучего, в Скейских воротах тебя ниспровергнут!

(Песнь XXII, ст. 355–360).

      Мало этого: сам Зевес-промыслитель, при всем своем доброжелательстве Гектору, при всем своем сострадании к его жребию, не может помочь ему своею властию верховного божества, которого трепещут все другие боги, но прибегает к решению другой, высшей власти:

      Зевс распростер, промыслитель, весы золотые; на них он

      Бросил два жребия смерти, в сон погружающей долгий:

      Жребий один Ахиллеса, другой Приамова сына.

      Взял посредине и поднял: поникнул Гектора жребий,

      Тяжкий, к Аиду упал; Аполлон от него удалился.

(Ib., ст. 9-13).

      Из всего этого ясно, что герой поэмы не Ахилл: ибо он как будто лишен свободной воли, действует не от себя, но только выполняет волю другой, высшей себя и неотразимой воли. То воля судьбы! Что же такое эта «судьба», которой трепещут люди и которой беспрекословно повинуются сами боги? Это понятие греков о том, что мы, новейшие, называем разумною необходимостию, законами действительности, соотношением между причинами и следствием, словом – объективное действие, которое развивается и идет себе, движимое внутреннею силою своей разумности, подобно паровой машине, – идет, не останавливаясь и не совращаясь с пути, встречается ли ей человек, которого она может раздавить, или каменный утес, о который она сама может разбиться…

      Некоторые упрекают Вальтера Скотта, что герои многих его романов сосредоточивая на себе действие целого произведения, в то же время отличаются столь бесцветным характером, что не приковывают к себе исключительно всего нашего интереса,