Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля). Николай Аксаков

состязаньемъ думаетъ пѣвецъ.

       А на улицѣ какъ будто бѣднаго дразня,

       Все сильнѣе говоръ, крики, топотъ, стукотня…

      ……

       Соловью какое дѣло? Изъ груди своей

       Звуки всѣ, какіе только шевелятся въ ней,

       Исторгаетъ онъ, и ноетъ, и болитъ она,

       Безпредѣльнымъ напряженьемъ вся истощена.

       Но пѣвецъ не слышитъ боли; въ гордомъ забытьи

       Погрузился весь онъ въ звуки чудные свои.

       Опьянѣлъ отъ вдохновенья, и чѣмъ жгуче, злѣй

       Боль въ груди, тѣмъ громче, громче свищетъ соловей.

       И слабѣя, надрываясь, силы, наконецъ,

       Сокрушились, струны въ горлѣ лопнули; пѣвецъ

       Заметался въ агоніи и, въ послѣдній разъ,

       Разразился дивной трелью и – на вѣкъ угасъ.

       А на улицѣ, къ страданью холодно тупа,

       Продолжаетъ суетиться и сновать толпа.

       И скрипятъ, гремятъ колеса все сильнѣй, сильнѣй,

       Точно рады, что загубленъ ими соловей.

      Но, однажды вырвавшаяся изъ души, эта пѣсня является уже оторванною отъ жизни поэта и не всегда прививается къ другой жизни, не всегда встрѣчаетъ братскій отзывъ. Общество остается къ ней, зачастую, точно также равнодушнымъ, какъ тѣ колеса, которыя точно радовались, «что загубленъ ими соловей». А между тѣмъ, сочувствіе составляетъ одну изъ вдохновляющихъ стихій поэта; безъ него чувствуетъ онъ связаннымъ, обезсиленнымъ самое свое вдохновеніе и наряду съ внутреннимъ блаженствомъ, доставляемымъ изліяніемъ души своей въ пѣсняхъ, возникаетъ скорбное сознаніе своего одиночества, безплодности пѣсни своей и жизни, сомнѣніе въ себѣ, своей цѣли и своихъ силахъ. Отсюда начинаются горе и страданія поэта, тоска одиночества; чувство оторванности отъ міра. Отказаться же отъ пѣсни истинно-творческая, поэтическая душа не въ состояніи,

       И ужъ если кто однажды соловьемъ рожденъ,

       Какъ ни мучь его, безъ пѣсни жить не можетъ онъ.

      И вотъ, даръ поэта становится для него волшебнымъ совпаденіемъ горя и радости. Эту связь двухъ совершенно противуположныхъ ощущеній замѣчали едва ли не всѣ поэты, но сильнѣе и удачнѣе многихъ выразилъ эту двойственную жизнь поэта нашъ Сырокомля.

       Ты пѣвучая лира, – чародѣйка для міра,

       Но, какъ ножъ, ты опасна;

       Адъ и рай въ тебѣ скрылся; кто съ тобой подружился,

       Ты надъ тѣмъ полновластна….

       Тотъ покой свой погубитъ, тотъ, страдая, полюбитъ

       И тоской надорвется….

       Ты коварно заманишь, какъ ножомъ ты поранишь,

       Кто къ тебѣ прикоснется.

      Дальше онъ самъ объясняетъ одну изъ причинъ глубокихъ горестей поэта.

       О, пѣвучая лира! Я печально и сиро

       Въ тебя вѣру теряю.

       Иль въ насъ проку немного? Восхваляю ли Бога,

       Предъ людьми ли играю,

       Всѣмъ твой голоса сталъ скученъ; Богу, людямъ докученъ,

       Хоть и нѣтъ звуковъ чище и краше…

       Пѣсню слушаетъ ухо, но у всѣхъ сердце глухо…

       Не красна доля наша!

      Глубоко сознавалъ Сырокомля