Игра судьбы. Николай Николаевич Алексеев

Зачем я буду вас стеснять? Мы так давно знакомы, что можно и отложить ненужные церемонии. По вашему садику приятно походить. Зелень, знаете, ну и вообще… А вы беседуйте… Я похожу, подышу воздухом…

      Отец и сын Вострухины переглянулись. Восковое лицо Сергея словно потемнело.

      – Как угодно, – хмуро проговорил Федор Антипович, стараясь не смотреть на сына.

      Не исполнить желания Свияжского он не смел; о нем, как и о всех людях, он судил по себе: «После свинью подложит». Но в душе он злился, так как понимал причину внезапной прогулки Николая Андреевича. Не менее хорошо понимал он, почему юный гвардеец довольно-таки частенько стал заходить в его убогий домишко.

      Свияжский торопливо вышел.

      – Мать! Чего ты не позовешь Дуню? – с некоторым пренебрежением уронил Сергей, не отводя от отца своего тяжелого взгляда.

      Отец вдруг вскипел:

      – Молоды еще яйца кур учить! Не клич, Манефа! Знаем, что делаем.

      – Больно, тятенька, вы в мир вдались. Этак и душеньку легко погубить. Все на денежки разменяли? – проговорил сын саркастически.

      – Не тебе учить. А для тебя дубинка у меня еще цела, – раздраженно ответил Федор Антипович.

      – Что же, побейте. Стерплю… Бог терпел и нам велел. А вам грешно.

      Лицо старого Вострухина стало темнее тучи.

      – Будет вам! Сегодня только что свиделись и уж… – начала было Манефа Ильинишна.

      – Нишкни! – грозно прикрикнул на нее муж, а затем, видимо, желая свести разговор на иную тему, произнес: – Так как же это ты насчет московских соборов, отец Никандр?

      – Соборы-то соборами, – медленно промолвил странник, – а только этот офицерик до добра не доведет. Табашник настоящий. А тебе надо бы опаску иметь.

      – И ты туда же! – сердито воскликнул Вострухин-отец. – Тебе-то как будто и не пристало. Наживи добра с мое, тогда и учи.

      – Мне добра не надо. Мне потребна кружка кваса или воды да кусок хлеба, только и всего.

      – То-то, чай, в кубышке и припрятано. Знаем вас, смиренников.

      – У меня ни синя пороху. По обету нищенствую, – обидчиво проговорил Никандр.

      – Так, так. Небось, добровольных даяний не приемлешь? – с язвительной усмешкой заметил купец.

      – Приемлю для Бога… Только для Бога, – смиренно потупясь, ответил странник.

      – Все деньги Божьи, что говорить. В монастыри, чай, даяния-то, жертвуешь?

      – Случается. На табачище да вино не извожу.

      – Да что же, отчего этому не поверить? Вот тебе и благочестивая наша беседа: на табак, вино да деньги сошла…

      – А все этот сбил, принесла нелегкая, – озлобленно проговорил Сергей.

      – Так ты говоришь, что вера ноне пестра стала? – снова направил старший Вострухин беседу в надлежащее русло, и странник повел надлежащую речь.

      Отдельного выхода из дому в палисадник не было, а потому Николаю Андреевичу пришлось идти вкруговую; проходя дворами к калитке садика, он различил в зелени кустарников стройную фигуру молодой