300 дней и вся оставшаяся жизнь. Ирина Волчок

казацкие кони, а вжавшаяся в колючий аспарагус Инночка пискнула:

      – Так он в больнице?

      – В какой, к черту, больнице, дома бодягу небось к синякам прикладывает!

      – Новые очки покупает! Платиновые. Но с темными стеклами! – резвилась молодежь.

      – Нет, ну почему у меня завсегда сердце радуется, когда простой человек какому-нибудь богатенькому Буратино в рыло двинет, а? – балагурили коллеги.

      – А с чего ты решил, Женька, что пигалица эта самая – простой человек, а не кто-нибудь из наших, из так называемой интеллигенции? – поставила вопрос ребром Полина.

      – Полина Георгиевна, ну вы даете! Конечно, какая-нибудь работница обувной фабрики, ошалевшая от тамошних цен, или нянечка из детского садика. Ну не Инночка же наша рыло этому, как его, Виталию Валентиновичу расквасила!

      Тут Инночка была вынуждена раскашляться и бежать в туалет и жадно, затяжка за затяжкой, хватать сигаретный дым.

      Рабочий день завершился нервозно, но Армагеддон местного масштаба предстоял дома: не сказать маме, что объект вчерашних насмешек, голливудского вида любитель абсолютно посторонних попок, и есть будущий Инночкин начальник, преступница не смогла.

      – Господи, Нуся, ну почему ты без конца вляпываешься в дерьмо?

      – Мама…

      – Да, именно дерьмо! Чем тебе был не хорош Никита, с которым вы дружили в школе? Чем?

      – Он постоянно поправлял штаны…

      – Ну и что?

      – На этом самом месте, мама! Это отвратительно!

      – Зато теперь он профессор!

      – Педагогики, – брякнула Инночка и тут же пожалела о сказанном: Капитолина Ивановна была педагогом с сорокалетним стажем и намеки на халявность педагогического труда не терпела.

      После трех литров слез, посвященных дочерней неблагодарности в частности и бестолковости вообще, а также шести таблеток валерьянки и двух (в качестве тяжелой артиллерии) валидола воспитательный процесс был продолжен:

      – А Славик? Твой бывший? Зачем нужно было выслеживать его с этой его блондинкой? Тем более, что он все равно ее сразу же бросил!

      – Но, мама, я не выслеживала! Я застала их в нашей со Славиком постели, а на ней, к слову, был мой пеньюар…

      – Который привез тебе из Франции Славик!

      – Ты же сама моешь им плиту, я к этой дряни и не прикоснусь больше!

      – А письма, Нуся? – вдруг совершенно спокойным голосом сказала мама. – Письма, которые ты получаешь пачками и перечитываешь в ванной? Письма, которые лежат в столе рядом с порнографией и этой гадостью? Ты связалась с зэком?

      Ответить было нечего.

      «…Здесь есть библиотека. Я решил: раз я влюблен – буду читать стихи. Попался Бродский, собственно, не Маяковского же мне читать? У него есть потрясающая вещь, „Зимняя почта“ называется. Ну, в смысле медленная, наверное, ямщики по дороге замерзают, как в Полининой песне, помнишь? Так вот начинается это стихотворение словами: „Я, кажется, пишу одной тебе“. А мне